"Вадим Кожевников. Белая ночь " - читать интересную книгу автора

когда появлялся Егор Ефимович Ползунков, стал часто дерзить Ползункову и
едко над ним насмешничать.
Как, например, сейчас с хоккеем. Ползунков не знал, что матч хоккейный
нашей команды с чешской уже состоялся. А если б и знал, то сказал бы
рассеянно: "Наши с нашими. Кто ни проиграет, за тех и обидно. Вот когда с
капиталистическими, тут я сам переживаю, как все равно... - и, подумав,
добавил бы словами Фенькина: - Как все равно невменяемый".
После разговора о хоккее и столкновения с Ползунковым Фенькин направился
на кухню и стал говорить Алене Ивановне о своем чувстве к ней.
- Ты что? - возмутилась Алена Ивановна. - Я старая, а ты насколько
моложе... А ты ко мне со словами лезешь. Очухайся. Разве можно. Что значит я
хорошая? Добрая? Доброта моя вовсе не к этому. Я, конечно, не снежная баба.
А самая обыкновенная, живая. Ну, думаю, скучает от неуютной жизни.. Ходит на
кухню. Может, обучается, как будущей своей жене помогать по домашнему делу.
А ты вот куда закидываешься. Нехорошо это, неправильно. Я, конечно, ласковая
к людям. И к тебе тоже, но без всякой мысли.
- Значит, Ползунков вам лучше меня?
- При чем здесь Егор Ефимович? Он запущенный холостяк. Какой из него
муж. Его же
переучивать во всем надо и, возможно, не переучить.
- Так вы же мне нравитесь, - уныло настаивал Фенькин. - Вы вся такая
хорошая.
- Ты вот что, Феликс, - строго сказала Алена Ивановна. - Пойми меня
правильно. Может, ты мне иногда и снился. Но просыпалась я в стыде за себя.
Видишь, какая я правдивая. Говорю, и самой совестно, что такое тебе говорю.
А раз такое сказала, значит, решилась сказать. И после этого, если ты меня
сколько-нибудь уважаешь, забудь, что я сказала. Никому такое не говорила, а
тебе сказала, да, снился, потому что я женщина. Но мы люди. И по-людски надо
себя понимать по всей правде. Есть любовь, которая просто так. А есть для
всей жизни. Раз промахнешься, два промахнешься, и получится из человека
сирота на всю жизнь, нечем ему ее радостно помнить. А любовь - это радость.
Понял? Радость. А вовсе не удовольствие. Радость служить другому человеку,
быть ему верным и считать - он тебе самый главный в жизни. Поскользнуться,
конечно, легко на чувстве. Да после не выпрямишься, будешь потом перед собой
виноватый. А я гордая. И из гордости так тебе говорю прямо в глаза. Не надо,
не приходи на кухню больше. Ты же тоже гордый - не приходи.
И Феликс ушел понурый, как бы униженный такими скорбно-сочувственными к
нему словами. И вместе с тем взволнованный признанием Алены Ивановны, что он
ей снился и просыпалась она от этого в стыде. Как же, выходит, он ей снился?
Но это было признание Алены Ивановны не в слабости, а в силе ее - в таком
признаться. И это еще больше всего удручало Фенькина.
Вот в какой сложный переплет попал Феликс Фенькин, не подозревая о том,
что память, существующая в нем, действует помимо его воли на чувства самым
прихотливым образом.
Замечал ли Егор Ефимович Ползунков добровольное тяготение Феликса
Фенькина к труду на кухне? Да, замечал. И по взволнованным лицам Алены
Ивановны и Феликса догадывался, что там они заняты не только мытьем посуды,
и, слыша их приглушенный разговор, тоже волновался.
То, что Алена Ивановна вся словно светилась при Егоре Ефимовиче, он сам,
конечно, видел, как и все, и надо прямо сказать, испытывал от этого приятное