"Вадим Кожевников. Белая ночь " - читать интересную книгу автора

После того, как "юнкерсы" обрушили бомбы на банно-прачечный отряд и
взрывами разметало ригу, где разместилась прачечная, Феликс нашел Феню возле
смятого, пробитого осколками бака. Она лежала мокрая, ошпаренная, в красной
луже, и из разинутой раны на животе вздувалось что-то гладкое,
фиолетово-сизое. Она с усилием накрыла рукой рану, чтобы мальчик не видел.
Потом пошевелила синими губами и сказала, теряя на этих словах сознание:
- Пошел, пошел отсюда, не смотри на меня такую!..
Вот и все, больше не стало его Фени-мамы.
Единственная странность, которая осталась у Фенькина с тех пор, - он не
умел смеяться. И никогда не смеялся, и не потому, что его жесткое, худое с
туго натянутой кожей лицо не было приспособлено для улыбки. Характер его
вовсе не был нелюдимым. Просто не умел - и все.
Может, не хотел? Все может быть. Но только лицо у него было словно
протезное. Поэтому и казалось надменным, строптивым, самоуверенным. Хотя,
конечно, эти качества в какой-то мере и были присущи Фенькину.
Но все уважали его. Он не жалел себя в деле, в работе. До изнеможения
отбрасывал снег, прокладывая в его толще многометровые, широкие траншеи,
чтобы прошла машина. Мог снять в стужу верхнюю одежду и бросить под скаты,
если машина буксовала. И главное, под скаты не своей машины, а товарища.
Появление Алены Ивановны в транспортной колонне произвело на Фенькина
впечатление. Он, брезгливый к кухне, стал появляться там, оказывая помощь
Алене Ивановне в мытье посуды, в растопке печки, приносил издалека стерильно
белый снег, чтобы растопить его в баке на воду.
Сначала он не отдавал отчета, чем притягивает его к себе Алена Ивановна.
Не первой молодости, пухлая, но с округлым добрым лицом, с голубыми глазами
несколько навыкате и приятным грудным голосом, она вполне могла вызывать к
себе мужское внимание, но нечто иное, еще невнятное для себя испытывал к ней
Феликс Фенькин.
Может, оттого, что от нее, как от Фени Сорокиной, пахло всегда мылом и
потом, и она была жалостлива ко всем. И, пережив горе потери мужа,
беспокоилась о каждом, чтобы с кем-нибудь чего-нибудь не случилось. Испытав
свое несчастье, теперь она пугалась за других. И когда Феликс помогал ей на
кухне, она упрекала его за то, что он ходит налегке, когда погода
промозглая. Осмотрев внимательно его шкиперскую бороду, сердито заметила:
- Зачем шерстью оброс, у тебя лицо правильное, приятное, некорявое. -
И, дотронувшись до его растительности, потребовала: - Остригись!
- Для вас готов и голову наголо обрить, - машинально произнес Фенькин,
считая, что иначе с женщинами разговаривать нельзя.
- Зачем голову - простудишься. А лицо твое я полностью видеть хотела
бы. На приятное всегда смотреть приятно.
И Фенькин сбрил бороду.
Алена Ивановна, словно не доверяя глазам, провела ладонью по его щекам и
объявила:
- Совсем другой человек стал. Как все равно посторонний. Я привыкла при
тебе не стесняться, а теперь даже стесняюсь, - и стала поспешно застегивать
пуговички на кофте.
Эта чисто женская защита ошеломила Феликса Фенькина, и он понял, что
нечто иное, что тянуло его к Алене Ивановне, уступило совсем новому в нем
чувству.
И теперь он уже ревниво наблюдал, как Алена Ивановна вся светилась,