"Вадим Михайлович Кожевников. Петр Рябинкин " - читать интересную книгу автора

важнее - ум или храбрость. Хотя без смелости ума в бою не сохранишь, ум от
нее зависит. Смелость с умом - это и есть доблесть. Вон, к примеру, Ходжаев
выполз на танкоопасное пространство с противотанковой миной, привязал ее на
длинном проводе, залег в воронке и, когда фашистские танки пошли, проводом
подтянул мину под самую гусеницу, ну и все, порядок.
Весь маневр провел лежа на брюхе в воронке, и осколки не тронули, в
танк не приметил одиночного бойца в сторонке".
- А автоматчики ему очередь саданули.
- Задели. Но живой все-таки. И с орденом. Ему генерал в госпитале
прямо к нижней рубахе орден привинтил. Обмундирование забрала хозчасть
госпиталя. Одну нижнюю рубаху оставили. Больше никакого своего имущества
при нем нет. Рубашка, орден да бинты. А опыт Ходжаева - с миной на проводе
танк подлавливать - при нас остался. Облагодетельствовал он нас своим умом.
И теперь много желающих по-ходжаевски с минами действовать. Некоторые даже
позволили себе свое же минное поле обворовывать, тянут как с огорода тыквы.
Это уже неправильно. Можно с саперами договориться. Попросить об одолжении.
Хоть им не положено мины на руки раздавать. По-человечески всегда
договориться можно. А то есть у нас такая манера своевольничать, не
спросясь. И в гражданской жизни.
Я, например, всегда в инструментальном сам для себя резцы изготавливал
в нерабочее время по своему вкусу. После работы в шкафчике своем укладывал.
Прихожу, беру, гляжу: что такое? Иступлены и в побежалых цветах от
перенакала. А кто это себе позволил? Наш Рябинкин на скоростное резание
себя пробовал моим инструментом, не спросясь. Я его спрашиваю:
"Как же ты мог такое бесстыдство позволить?"
А он молчит. Физиономия зябнет, уши вспухли.
Говорю:
"Какую же ты скорость станку давал?"
Называет.
"Врешь, должен режущий край сразу крошиться от сильного перенакала, а
он только иступлен".
Рябинкин вякает про какую-то свою эмульсию новой его рецептуры.
"А ну, - говорю, - дай я с ней попробую".
Попробовал. Идет. Только надо было резец под несколько большим углом
заточить, всего и делов.
"Почему же, - спрашиваю, - своевольничал?"
"А я, - говорит, - не верил, что позволите. Не верил!"
Вот все нехорошее бывает оттого, что мы самим себе не верим. А в кого
нам верить, как не в людей? Верить в бою в товарища, и страх тебя не так
сильно касается.
Не веришь - худо тебе будет с самим собой справляться, хоть ты и,
допустим, храбрый.
И Трушин, оглядев солдат, задорно спросил:
- Вот почему партийный боец тверже себя в бою чувствует? Не потому,
что он сам по себе обязательно особо хороший, а потому, что партийный
билет - это какой-то твой личный номер после товарища Ленина, и каждый
партийный номер на счету у партии, у всего народа. И по этому счету с
коммуниста больше причитается, поскольку он в строю партии состоит, который
никогда нигде ни в чем не дрогнул.
Трушин вдруг хитро сообщил: