"Вадим Михайлович Кожевников. Петр Рябинкин " - читать интересную книгу автора

- Не надо.
- Почему?
- У отделенного семейство на оккупированной территории. Переживает.
Сам без оглядки в бою, ну и с других того же требует.
- Так ты его что, извиняешь?
- Нет, зачем. Будет бой, я ему докажу.
- Что ж, правильно, раз так запланировал для себя. Значит, докажешь
отделенному?
- И докажу!
- А я, понимаешь, сам в тебе ошибся. Гляжу, оцепенел боец, винтовка
землей присыпана, сам тоже. Решил агитацию развести, а выходит, ни к чему.
- То есть как это ни к чему? - обиделся боец. - Что я, политбеседы
вашей не понимаю? Понял же.
- Чего же ты постиг, какой тезис?
- Ну, про то, что и отделенного надо по-человечески понимать, как вы
вот со мной поговорили, понял. Вы не за винтовку сразу меня в разговор
взяли, не почему солдат такое упущение имеет. Сначала понять его пожелали
по-партийному, понять по-человеческому. А потом про упущение. И за это я
вам скажу. Я ведь почему скис? Не из-за отделенного. Немец бьет, того и
гляди тебя насовсем свалит. А мне покурить даже не с кем. Думаю, подойду к
бойцу, даже со своим кисетом. А он табака не возьмет. Про патроны
неистраченные мои вспомнит и не возьмет.
А стану про патроны объяснять, как на самом деле было, может и не
поверить.
- А я же тебе верю.
- Так я вам сказал почему? Думал, вы только советовать будете, как
врага бить, а вы со мной про дом заговорили.
- Сначала про звезды, - напомнил Трушин.
- Верно, про звезды, было такое. Ну, я прикинул, политрук подхода
ищет. Взъерошился. А потом постиг, тоже, может, у вас свое щемит горе
какое. Ну, и информировал, что моя обида хоть и мелкая, но тоже щемит. -
Сконфуженно попросил: - Только вы сильно не переживайте, что вас в
политотделе крепко жучили за то, что у бойцов фашистские листовки нашли, а
вы наши вещмешки не позволили проверить. Мы потом сами от себя штабников в
отхожее место сводили, ребята для этого листовки пользовали, бумага самая
подходящая. Только и всего...
И весь этот разговор шел в пламени, в грохоте взрывов, в чаду
сгорающей взрывчатки, в землепаде, начиненном осколками, визжащими, как
страдающее животное, и прерывался он только для того, чтобы Трушин мог
подняться в секунды затишья и взглянуть, не идут ли фашистские танки.
Когда Трушина спрашивали: почему молчат наши орудия? - он отвечал
изумленно: "А чего им себя высказывать? Фашисты сильно свои огневые позиции
обнаружили и, видать по всему, полностью сегодня себя обнаружат. Наши
засекут и в соответствующий момент их погасят. Артиллерийские разведчики
где сейчас? Впереди нас выползли. Засекают, подсчитывают. Без всяких
удобств на открытой местности работают, где ни щелей, ни окопов, все тело
наружу. А на кого они работают? На нас. Вы что же думаете, у наших
огневиков за вас душа не болит, не видят они со своих позиций, как немец
тут снарядами почем зря колотит все пространство? Видят. Знают. Переживают.
Но бой - это не драка: он тебе, ты ему. И еще неизвестно, что в нем