"Вадим Михайлович Кожевников. Петр Рябинкин " - читать интересную книгу автора

условиях - это и было наивысшим солдатским мастеровым искусством, понять и
оценить которое может только солдат. И то, что Тутышкин, покопавшись у
немецкого пулемета, не мог с пылу сообразить его механику, было вполне
естественно, но Тутышкин взгромоздил на себя немецкую машину, дополз с ней
к Колдобину, памятуя, что Колдобин - бывший слесарь-механик, и оставил ему
немецкий пулемет. А потом, не страшась пошел вперебежку по открытой
местности, уверенный, что Колдобин прикроет его огнем трофейного пулемета.
Все эти подробности своего поведения сам Тутышкин не помнил после боя.
Их вытеснило другое: бледно-голубые, внимательные глаза немецкого
пулеметчика с толстыми рыжими ресницами, растущими странно вниз, трепещущее
пламя на конце пулеметного ствола, как на дуле паяльной лампы, и тоскливое
ожидание пробоин в своем теле.
Он не заметил, что Колдобин был тяжело ранен. Колдобин очнулся от
беспамятства только тогда, когда ему Тутышкин приволок немецкую машину.
Превозмогая себя, коченеющими пальцами, скорее на ощупь, чем умом, понял
механику. Приведя машину в действие, Колдобин работал, не испытывая боевого
азарта, а только смутное удовольствие оттого, что она исправно действует и
он при ней работает, найдя еще в себе силы для отсрочки нового
беспамятства.
Когда Рябинкин наблюдал за Тутышкиным во время боя, он сначала
испытывал раздражение оттого, что Тутышкин медлит, оказавшись вблизи
немецкого пулеметчика, а потом, когда Тутышкин пополз с пулеметом к
распростертому на снегу телу Колдобина, Рябинкин подавал ему голосом
команду: "Вперед!" - решив, что Тутышкин после взрыва гранаты получил
контузию и от этого утратил ориентировку на местности.
Управлять человеком в бою не просто, потому что о моменты боя человек
оказывается способным на нечто такое, что невозможно заранее предвидеть и
планировать как правило поведения.
Прикрывая продвижение группы к противнику огневыми средствами
батальона, командиру подразделения нужно соображать, в какой момент какого
огня просить. Накрывать ли живую силу противника, подавлять ли его огневые
точки или распределять поровну между этими целями, памятуя, что на
проведение боя отпускается строго положенное количество снарядов и мин, и
ты должен прикидывать в уме, сколько их выпущено, сколько осталось, и
сдерживать пыл огневиков, если ты чувствуешь, что еще не наступила та
решающая минута, когда надо шквальным ударом стукнуть, после чего -
окончательный бросок.
Бросок может получиться, а может не получиться. И если не получится,
значит, все зря: и потери людей, и расход боеприпасов. И будет только
лежачая дуэль одиночных бойцов с немцами. Фашисты любят добивать раненых из
легких минометов, засыпая по площадям на крутой траектории мелкими
пузатенькими минами с жестяным оперением, рвущимися глухо, как хлопушки, но
жестоко поражающими рваным металлом с близкой дистанции.
После такого огня снежное поле боя становится пятнистым, будто
усеянным мелкими закопчеными тарелками, талыми следами разрывов мин малого
калибра.
В то время мы еще уступали немцам в минометах, особенно в ротных -
минометах малого калибра, и этот недостаток наши бойцы компенсировали
приверженностью к "карманной артиллерии". Запасались гранатами всякими
правдами и неправдами, а во владении ими показывали исключительно высокое