"Михаил Эммануилович Козаков. Смертники " - читать интересную книгу автора

Закурил приготовленную папироску и начальственно, горделиво посмотрел
на окружающих.
...Не знал Иоська о телеграмме.
На четырнадцатые сутки открыл он вяло глаза и тотчас же сожмурил их от
непривычного молочного света.
Спали и хрипели в бесчувствии больные. В палате, готовясь к утреннему
обходу врача, мыла пол, грязная и плотная, как тюк, уборщица.
Минуту-другую Иоська, не двигаясь, не отводя взора от возившейся
женщины, следил за всеми ее движениями, прислушивался к каждому
доносившемуся до него звуку: возвращенный к жизни - он по-детски и
по-звериному проверял себя самого, свою способность чувствовать,
воспринимать ее. Тело его было пустым, бессильным, но сознание робко и
радостно возвращалось к нему, ведя за собой цепь осторожных чувствований.
Он улыбнулся, и улыбка - мелкая и короткая - дольше, чем всюду,
держалась торчком, как заусеница на пальце, у сощурившихся глаз и у
заостренного пригорбившегося носа.
Нужно было услышать свой голос, чтобы до конца поверить в свое
воскрешение, и он тихо простонал:
- Я уже жив, тетенька. Уборщица не услышала.
- Я жив, тетенька... - повторил Иоська громче, радуясь своему знакомому
голосу.
- Жив? - обернулась она и бесстрастно добавила: - А я думала - помер!
- Нет, нет... - взволнованно кряхтел Иоська. - Слава Богу, я жив.
Выпишусь отсюда, - подарок тебе, тетенька, сделаю...
Сознание в полной мере возвращалось к нему, это не было обманом: он,
Иоська, вступал со всем окружающим внешним миром в привычные волевые
отношения.
- Я тебя отблагодарю. Ох, какой я тебе подарок сделаю... -заискивающе
улыбался он приблизившейся уборщице. - Тетенька, я буду жить теперь...
правда?
- Правда. Коли не мертвый - значит - живой. Может, тебе надо чего?...
Иоська отрицательно повел головой. Усталость быстро одолевала его:
через минуту он заснул, но и во сне по его землистому лицу блуждала теперь
медленно, невзначай, хрупкая, нескладная улыбка.
Прошло пять дней, и каждый из них приносил бодрость и радость спасения.
Здесь, на больничной кровати, так недавно шла такая долгая и опасная борьба
за его, Иоськину, жизнь, борьба со смертью, - разве мог он теперь вновь
опасаться ее, думать о ней; он словно забыл и о тюрьме, и о приговоре суда,
ушедшем из памяти вместе с днями болезни и бреда...
Но вечером заглянула в палату та самая уборщица, подошла нерешительно к
Иоське и, пригорюнившись, села подле него.
- Ох, нездешний ты, парень! - сказала она вдруг. - Несчастливый ты.
Говорят, солдат один приходил час назад, врачу главному бумажку приносил. А
в бумажке, значит, военное начальство спрашивает, когда, значит, можно
забрать приговоренного до смерти. Да, парень. Я и подумала: по твоему делу,
наверно, приходил тот солдат, как, говорят, ты и есть под приговором.
- Что ты, тетенька?... - уцепился за нее Иоська.
- Тс-с, не кричи... Выходит, значит, так: пока болезнь у тебя - нельзя
им, солдатам, забрать тебя. А как выпишут врачи отсюда, - заберут. Ох,
нездешний, нездешний ты, парень! Тебе вот еще заболеть тут, чтоб не