"Михаил Эммануилович Козаков. Человек, падающий ниц " - читать интересную книгу авторадля своего интересу!... Быдто бы не понимаю...
Акива Рубановский не умирал, он продолжал свое существование в этом мире спокойно и безмятежно, не думая о своем грядущем конце и редко о нем говоря. Он был сухонький и сгорбленный, но это не мешало ему шагать твердо, держать голову прямо, чуть даже откинув ее вверх, - так, что со стороны, сзади, - если бы старик остановился на одну минуту и смог бы вспружинить свое тело, - он показался бы насторожившимся, приготовившимся подпрыгнуть азартным спортсменом, следящим за полетом брошенного в его сторону мяча. Но глаза - глаза старика Акивы тотчас же рассеяли бы это впечатление: они ушли далеко вглубь, уползли в норы глазных впадин и смотрели оттуда тусклыми зеленоватыми светлячками - нехотя мерцающими. Глаза тлели, глаза умирали быстрей, чем тело и мысль. А были они когда-то свежими и живыми, такими же острыми, зелеными, как у теперешней любимицы старика и всей семьи Рубановских - у пушистой молодой кошки Цукки. К ней старик Акива питал особенную привязанность - последнюю в жизни. Год назад дворник Никита подобрал на улице маленькую, еще неумело передвигавшуюся кошечку и принес ее домой. Спустя час он за двугривенный продал ее жильцу - портному Рубановскому, не раз жаловавшемуся на беспокойство, причиняемое по ночам безнаказанно бегающими мышами. Кошку Надежда Ивановна окрестила смешным и не понятным ни для Эли, ни для Никиты именем - Цукки. Но старик Акива сразу же стал называть ее по-своему, на своем родном языке - "кецелэ", что означало - "кошечка". И вскоре уже маленькое животное начало отзываться на двуименный зов. собеседницей" старика: сын, Эля, целый день был занят в своей мастерской, а молодые Рубановские - на работе в учреждениях. В квартире было тихо, а зимой густо натопленная сонливая комната сообщала еще этой тишине замкнутый умиротворяющий уют, - и оба живых существа, старик и кошка, подолгу лежали, свернувшись калачиком, на пододвинутой к печке кровати. Часто Цукки подкатывалась под бок к старику или устраивалась у него на животе, приятно согревая тем остуженное долгими годами старческое тело. Акива медленно, ласково почесывал кошку за ухом, погружал свои высохшие костяшки-пальцы в ее пушистую теплую шкурку и, когда сам уставал дремать, так же медленно, тихо и нараспев, по-еврейски, говорил прикорнувшему животному - Что тебе снится, кецелэ? О чем ты думаешь, а? Может быть, ты думаешь, кецелэ, что тебя кто-нибудь обидит, а-а?... Тебя все любят, все тебя любят, глупа-ая! Ты будешь долго еще жить... до-о-олго. А если Цукки с ним не было, старик, соскучившись по ней, шел искать ее по всей квартире - звал ее на своем родном языке: - Ким а гер, кецелэ... кецелэ! (Иди сюда, кошечка). И кошечка, привыкнув к этой человеческой речи, понимая эти слова, бежала, мяукая, на его зов. Так же звал ее и Эля. Впрочем, иногда это причиняло Рубановскому - ему одному известную и понятную - неприятность: тогда, когда слышала эти слова жена сына - Надежда Ивановна. Эля Рубановский всегда в таких случаях не мог скрыть своей |
|
|