"Михаил Эммануилович Козаков. Человек, падающий ниц " - читать интересную книгу автора

рассудительными купцами, с русскими патриотами - дворянами и их сыновьями,
георгиевскими кавалерами - защитниками престола и поместий.
Многие тогда оставались в своих насиженных гнездах, выстланных уютным
пухом долгих годов, привычек, родственных связей и выверенного материального
благополучия. И маленький городок искренно был удивлен и озадачен, узнав,
что иначе собирается поступить портной Эля Рубановский.
Это было неожиданно и непонятно: убегал из города хороший портной,
обшивавший четверть века добрую половину мужского населения; уходил с
большевиками скромный и тихий гражданин, у которого эти же большевики
отобрали не так давно швейную машину, сервиз пасхальной, раз в год
употребляемой посуды и тысячу рублей, лежавших в сберегательной кассе.
Польские легионы на острие своего штыка должны были принести
спокойствие и мир; польские чиновники - порядок и охрану имущества; польский
товар - твердые и крепкие деньги, - вот на что надеялся городок.
Два- три месяца работы (а работы будет больше, значительно больше будет
заказов), -и портной Рубановский вернет себе и швейную машину, и ненадежную
тысячу русских рублей, и даже пасхальный сервиз, без которого, как и без
талеса, еврейской семье не хватает должного благочиния древней, очень
древней нации.
Так говорили, - так убеждали Элю его соседи, земляки и друзья.
И он остался бы, конечно. Еще долгие годы его знали бы здесь по
неизменной старой вывеске: "Штатский портной Э. Рубановский", если бы...
если бы не обнаружилось в тот момент одно досадное для его друзей
обстоятельство: оказалось, что на старой Ломжинской улице жил безвыездно
двадцать пять лет не только всем известный добросовестный портной, но и
"чудаковатый и сумасшедший" (так думали соседи) человек. Его ответы -
по-иному никак не могли быть восприняты этими людьми: да, да - Эля
Рубановский оказался очень "странным" человеком!
Он спокойно выслушал своих доброжелателей, скосил чуть набок свои серые
близорукие глаза и внимательно посмотрел - поверх металлической оправы
очков - на суетливых собеседников.
- Да, я буду беженцем, - тихо сказал он. - Я уйду на свою родину,
которую хотят уничтожить ее враги. Я патриот теперь. И чтоб вы это все
знали!... Я уйду и старика моего заберу - отца тоже заберу.
- Ох-ох! - рассмеялись земляки и соседи. - Ох-ох! Россия очень велика,
а родиной может быть то место, где вы живете, Эля Акивович, и зарабатываете
себе хлеб, - отвечали они житейски мудрыми словами. - А там, где Ленин и
Троцкий, земля накормит глиной и пригреет только в могиле.
- Пусть так, - упрямо сказал портной. - Но я там свободный... У меня
сын в Москве, он мне обо всем писал. Он голодный, но все там голодны. Но ему
никто не посмеет сказать...
- Что?
- Он мне пишет, вот что он мне пишет, - не ответил на прямой вопрос
Эля. - Он говорит: нельзя терять Россию тогда, когда она сама себя уже
находит. Вы понимаете? Он хорошо сказал, мой сын. Прощайте, дорогие
земляки... Когда наступит подходящее время, я вам напишу.
Его назвали - беззлобно, с сожалением - "сумасшедшим", купили у него по
дешевке утварь и мебель - и расстались с портным навсегда.
С тех пор прошло восемь лет.
Чтобы избежать многословия при описании жизни семьи Рубановских, скажем