"Михаил Эммануилович Козаков. Абрам Нашатырь, содержатель гостиницы " - читать интересную книгу авторакрепкие пинки революции.
Они утоляли свою жажду лимонадом, обменивались чужими векселями и веселили себя остроумными анекдотами, которые не всегда рисковали рассказывать у себя дома. Они хорошо друг друга знали, и когда кто-нибудь из них долго не появлялся в "Марфе", о нем говорили, что он "экзаменуется у прокурора"... Нередко к ним спускался сверху Абрам Нашатырь, присаживался и, медленно покуривая, выслушивал последние анекдоты и булынчугские новости и слухи, откладывавшиеся в "Марфе" как монеты в копилке. Иногда и он сам втягивался в дела этих людей: покупал иностранную валюту или давал взаймы деньги под залог какой-нибудь золотой вещи, толк в которых научила его понимать та же Марфа. Васильевна. Когда проходил условленный срок возврата денег и должник приносил их на день-два позже, Абрам Нашатырь уже не принимал и спокойно говорил неаккуратному булынчужанину: - Если бы у меня был банк, то я на эти деньги начислил бы проценты, а вы б меня тогда наверно не уважали... Но у нас с вами было честное слово, - так почему вы хотите, чтобы я вас не уважал?! Э, не будем спорить, давайте, я вас лучше угощу бутылкой хорошего лимонада!... Вы не отказывайтесь, потому что нехорошо обижать хозяина. Розочка, дай нам для охлаждения бутылочку "Клико". И опешивший должник угрюмо пил вместе со своим кредитором сладенький бесплатный лимонад и - бессильный изменить решение Абрама Натановича - так же угрюмо и с горечью шутил: - Ну, ничего приятного я не чувствую сегодня в вашем напитке: я его пью И Абрам Нашатырь ухмылялся: - О, так тогда мой лимонад вам только на пользу: он врачебный, как из аптеки. - Ну, это - та аптека, которой отравиться можно!... - не унимался обиженный булынчужанин. Так было днем: приходили в "Марфу" "продавцы воздуха", и Розочка вынуждена была сидеть скучая за буфетной стойкой. Но рано утром, когда в кафе не было еще посетителей и прислуга мыла пол и вытирала на окнах и столиках пыль, Розочка приходила сюда с папкой нот, в сопровождении Елены Ивановны; обе присаживались к стоящему неподалеку от буфетной стойки пианино, и дочь Абрама Нашатыря сначала играла скучные гаммы и долго разучиваемую "Музыкальную табакерку" Ланге, а потом, вместе с Еленой Ивановной - в сотый раз - в четыре руки вальс из "Фауста" или бойкую бравурную пьеску, имитирующую отход со станции курьерского поезда. Пьеска требовала от Розочкиных пальцев быстроты и четкости, а пальцы эти - короткие и тяжелые - часто путали костяшки клавиатуры, прыгали по ним невпопад и неуклюже срывались с черных "диэзов" и "бемолей" как неопытный воробей с ветки. - О, я устала... - смущалась Розочка. - Фу ты, проклятый "поезд"!... - Ну, давайте сначала, - улыбалась Елена Ивановна. -Вот после моей паузы... после "третьего звонка"... давайте его. И Розочка вновь пристраивала свои упрямые пальцы на клавиатуре, широко открытыми напряженными глазами глотала неподатливую строчку нот, - разместившихся разнотыком на пяти линиях, как галки на телеграфных |
|
|