"Михаил Эммануилович Козаков. Абрам Нашатырь, содержатель гостиницы " - читать интересную книгу автора

проводах, -три раза звонила на дискантах, и "курьерский поезд" шумно и
торопливо выкатывался, унося за собой напряженную, боявшуюся упасть мысль
неуверенной в себе Нашатыревой дочки.
- Хорошо... Поехали... - одобрительно бросала Елена Ивановна.
И когда - по пьеске - поезд снова замедлял ход, и с трудом сдерживаемые
теперь пальцы Розочки давали опять мелкий и отрывистый колокольчик
"прибытия", - радовалась дочка Абрама Нашатыря своей сегодняшней удаче и
целовала - благодарная - бледную щеку Елены Ивановны.
Ах, может быть, так же быстро и весело уйдет когда-нибудь и настоящий
поезд, умчит и ее, Розочку, в далекие края неизведанной самостоятельной
жизни!...
Дочь Абрама Нашатыря никогда не знала ее желанного грядущего лица: оно
было расплывчато и смутно в мечтах девушки, потому что мыслям не дано было
упереться в край цели, как ненаправляемым, брошенным по течению веслам - в
упругие, налегающие толчки речного потока.
Все могло быть новым и привлекательно таинственным для
восемнадцатилетней Розочки, все, даже уходящий далеко от Булынчуга, в другие
города, поезд - "настоящий поезд": всего один раз в жизни - еще в раннем
детстве - ездила она в товарном вагоне, когда Абрам Нашатырь убегал с семьей
от памятного в Булынчуге еврейского погрома.
Дочь Абрама Нашатыря была простодушна и добра, и она говорила Елене
Ивановне:
- Если бы я была богатая-богатая, мы с вами уехали б и где-нибудь жили
б!...
Она любила Елену Ивановну и печалилась искренно о ее судьбе.
Эта девушка попала в кафе Нашатыря тогда же, когда он, по предложению
Марфы Васильевны, решил нанять на вечерние часы музыкантов и купил
продававшееся на торгах пианино.
И помнят булынчужане, что в один и тот же вечер появились в "Марфе"
серый с красноватыми перышками попугай Карл и трио музыкантов, среди которых
была и высокая, с остренькими торчащими ключицами и бескровным, бледным, как
ком извести, лицом, девушка - Елена Ивановна.
Когда решен был вопрос о приглашении в "Марфу" музыкантов, Абрам
Нашатырь вдруг призадумался, словно что-то вспоминая, ухватился за седенькое
жесткое долотце своей бородки и, не отнимая от нее руки, глухо сказал Марфе
Васильевне:
- Скрипку и виолончелю ты нанимай сама, а для пианино у меня на примете
хорошая музыкантша: надо мне помочь знакомому человеку...
- Ты ее хорошо знаешь?
- Я ее хорошо знаю... - ответил Абрам Нашатырь.
И одним весенним утром он подошел к низенькому и сутулому, обложенному
неровно глиной, как нищенка отрепьями, дому с заросшим травою крыльцом,
приоткрыл дверь и спросил у выглянувшей из кухни женщины:
- Барышня Терешкевич дома будет?
Женщина стирала белье, на ее заголенных по локоть мясистых красных
руках текли прозрачные пузыри мыльной пены, - она мокрой рукой убрала со лба
нависшие растрепанные волосы, неприязненно взглянула на вошедшего и ничего
не ответила.
- Барышня Терешкевич дома будет? - спросил опять Нашатырь у
продолжавшей стирать с ожесточением женщины. - Мне ее нужно.