"Михаил Эммануилович Козаков. Абрам Нашатырь, содержатель гостиницы " - читать интересную книгу автора

неожиданно острое и тайное желание овладеть ею так же, с такой же
жестокостью, как он делал это с простодушными швеями и прислугами, у которых
плохо были вымыты шеи и живот и от белья шел дурной, кислый запах.
...Она просила у него взаймы денег, она ждала его согласия, а он
наливался теперь желанием, но язык, готовый бросить ей откровенные и грубые
слова, робко и стыдливо молчал.
Но то же молчание толкнуло немую силу желаний: вместо ответа Абрам
Нашатырь, тяжело ступая, подошел к сидевшей на диванчике, с любопытством
смотревшей на своего собеседника женщине и, ничего не говоря, смотря куда-то
вбок, нагнулся и положил свою руку на ее просвечивающуюся под кофточкой
грудь...
Остробородое седеющее лицо Нашатыря стало напряженно-бледным, а серые и
прозрачные теперь, как стекло, глаза могли напугать воткнутым в одну точку
острым клинком взгляда.
Женщина вдруг перестала говорить и слегка подвинулась в глубь
диванчика. Но твердая рука оставалась лежать на ее теле, чье-то другое
неожиданно тяжело опустилось подле, -женщина вскрикнула и опрокинулась под
дикими и сладостными тисками узловатого тела и укуса желтых немых зубов...
Она успела только увидеть вбежавшую на ее крик незнакомую, отпрянувшую
тотчас же девушку.
На другой день Абрам Нашатырь познакомил Розочку, дочь свою, с бывшей
полковничьей женой - Марфой Васильевной...
Она вскоре переехала в "Якорь", бросила службу, и вся прислуга в
гостинице с любопытством присматривалась и прислушивалась к каждому шагу и
слову неожиданно появившейся хозяйки, так разнившейся внешне от простецкого
обличья Абрама Нашатыря.
После прислуги заговорили соседи, после них - извозчики, а потом почти
и весь Булынчуг, когда в первом этаже гостиницы через месяц-другой вместо
полуразрушенных раньше трех магазинчиков улыбнулось вдруг уютно всей
Херсонской улице веселое кафе-столовая "Марфа".
В "Марфе" были расставлены аккуратненькие столики под белой скатертью,
на каждом из них стояли горшочки и вазочки с цветами, на отдельном круглом
столике, в стороне, лежали продетые в палки газеты и журналы, а в некоторых
местах на стенах были приколоты афиши и короткие плакаты, извещавшие
посетителей о последних программах в кино и театре и о внутреннем распорядке
"Марфы": булынчужане должны были приучиться плевать только в плевательницы,
бросать окурки только в пепельницы и не заходить сюда для попрошайничества.
В глубине кафе - там, где за маленькой дверью в перегородке построена
была кухня, -находилась - тоже под белой скатертью - буфетная стойка с
закусками и напитками, отпускать которые было обязанностью дочери Абрама
Нашатыря.
Это приветливо всем улыбавшееся кафе было делом рук (таких розовых и
проворных...) бывшей полковничьей дочери и жены - Марфы Васильевны.
Она была неутомима теперь в своих планах практичной и расчетливой
хозяйки. Она покупала сама для своего детища каждую мелочь, она сама
находила для нее место, возилась в кухне, у стойки, старалась угодить
каждому новому посетителю.
Кожа на ее лице и руках слегка огрубела от загара, жирноватые
маслины-глаза становились точно суше и тверже, когда, распоряжаясь,
покрикивала на нерасторопную прислугу гостиницы.