"Михаил Эммануилович Козаков. Абрам Нашатырь, содержатель гостиницы " - читать интересную книгу авторавсе - равны!...
Он, как и все теперь в городе, отправился на ярмарку и возвратился оттуда с маленьким новым крестиком и синими шароварами старорежимного казачьего покроя. У него и раньше был крестик, а синие шаровары вряд ли были ему нужны, но старик, зараженный общей ярмарочной сутолокой, перетряхнувшей сундук города, - вбросил в пеструю пасть базара и свою лепту. Шаровары он спрятал у себя в чуланчике, а крестик показывал всем и, усмехаясь довольно, говорил: - Два гривенника дал... Специяльно купил!... Да.а... Специяльно! Мне двух разом не повесить на шею, а купил... Потому - человек свое желанье любит... Да-а... В церковь при государе не ходил - потому что обязывали... Во!... Советские теперь ничем Божеским не торгуют, - так я за свое желанье двугривенный отдал! Кажный, кажный свое желанье уважает!... ... В этот вечер все столики в "Марфе" были заняты; раньше на два часа созвал свой маленький оркестр послушный Нашатырю скрипач Турба; Марфа Васильевна лично все время распоряжалась на кухне и опытной хозяйкой появлялась в трудные минуты за буфетной стойкой, когда растерявшаяся от криков и сутолоки Розочка не могла уже справиться со своими обязанностями. - Пива шесть!... - Три порции ростбифа!... - Кофе! Кофе! - Сюда вареники с вишнями... кофе!... И вдруг запел кто-то охмелевшим, неверным голосом - фальшивым и вызывавшим насмешку и раздражение у присутствующих, - и соскакивал на второй тупой крик - мотив: Ах ты, Бог, ты мой Бог, Что ты "ботаешь"? Ты на небе коптишь - Не р-работаешь!... ["Ботаешь" - на хулиганском жаргоне - "валяешь дурака". ] И тот, кто запевал частушку, был, вероятно, торговец лошадьми, - потому что в эту ярмарку лучше всего и выгодней можно было продать кобыл и жеребцов, - а у барышника из всех карманов пиджака торчали неряшливо, как пенка выбежавшего из кастрюли молока, пятирублевки и трехрублевки, и на широких, всосавших в себя несмываемо пыль, тяжелых, пальцах были - почти на каждом - такие же тяжелые и широкие кольца, и на среднем - шестиугольное медное, делавшее похожей руку на не снимаемый никогда кастет. Барышник сидел в обществе двух сине-сине подкрасивших свои глаза проституток, - они обе уже были пьяны, громко переругивались друг с другом, каждая не желая уступить другой щедрого покупателя. Одна из них, почти вывалив на стол из короткой, яркой кофточки тяжелую и мягкую, как тесто, грудь, тянулась к ухмылявшемуся бездумно барышнику и, кружа многозначительно перед его лицом пьяным скрючивающимся пальцем, назойливо и смешно говорила: - Гражда-анин мой Ваничка, дай задаток Маничке!... Ч-че-стное слово!... Я тебе не хухрю-мухрю, а хухря-мухря, как говорится... Могу и по-русски, |
|
|