"Михаил Эммануилович Козаков. Абрам Нашатырь, содержатель гостиницы " - читать интересную книгу авторахочется больше жить...
И она верила словам задумчивого Турбы, исподлобья ласково и одобрительно смотрела на его маленькое игрушечное тис и на секунду инстинктивно морщила свое, когда рыжий неспокойный виолончелист упоминал об обманувшей его надежды революции. Слово это - революция - вызывало в Елене Ивановне тайную, никому не высказанную злобу: кому расскажешь, что жизнь застыла, окаменела воля к ней - от одного лишь взгляда этой стоголовой, не пощадившей Медузы... И если бы рассказала все о себе Елена Ивановна, повесть ее была бы обычной, знакомой этим годам, утерявшим ухо, чтоб слушать мелкий человеческий стон о подстреленных в бою, случайно подставивших свою голову людях. Но повесть о ее прошлом - таком привычном и знакомом - стала известной все же и большому дому на Херсонской, и маленькому городу Булынчугу, меж делами о махорке и лесных складах с любопытством прищурившему свой деловитый глаз в сторону этого дома. Но это случилось тогда, когда пианистка Елена Ивановна не играла уже больше в ночном кафе Абрама Нашатыря... ГЛАВА ВОСЬМАЯ Уже третья неделя, как живет Нёма в гостинице своего брата. На Нёме новый костюм, желтый ботинок и белая модная рубаха "апаш", открывающая загорелую пополневшую шею. Он курит хороший ароматный табак, натирает розовой краской свои ногти и земли и всегда громко славят Нёмино имя - в укор брату его, Абраму Нашатырю, скупому богатею с Херсонской улицы. А когда не станет у Немы денег, приходит он к брату, смеясь, показывает ему опустевший бумажник из скрипучей желтой кожи, - и Абрам Нашатырь, хмурясь, кладет молчаливо на стол нарочно выбранный потрепанный червонец. И все в доме удивляются щедрости и госгеприимству жилистого Абрама Натановича, пригревшего и приодевшего своего калеку-брата. Абрам Нашатырь и сам говорит теперь о том же, когда уходит Нёма: - Инвалид у меня брат. Пускай подкормится... я ему еще и ногу из кожи закажу в Киеве!... - Хитришь, Абрам, - не вытерпела однажды Марфа Васильевна, когда они были вдвоем. Нашатырь подошел вплотную к ней, заглянул пристально в ее подернутые жирком глаза и сказал: - Что я делаю, это - только мое дело. Кто захочет особенно рассуждать, тот может хоть завтра выписаться из моей гостиницы!... И Марфа Васильевна поняла: Абрам Нашатырь не умеет шутить. Незадолго до того дня, когда событие, происшедшее в гостинице "Якорь", стало известно всему Булынчугу, Абрам Нашатырь зашел в послеобеденный час к брату. Нёма лежал на кровати и рассматривал свои фотографические карточки: их было много, и на каждой из них Нёма был снят в различных позах. - Циркач... - стараясь мягко улыбнуться, присел Абрам Нашатырь на кровать. - Разве обнаковенному человеку нужно столько карточек?... |
|
|