"Михаил Эммануилович Козаков. Абрам Нашатырь, содержатель гостиницы " - читать интересную книгу автора

хочется больше жить...
И она верила словам задумчивого Турбы, исподлобья ласково и
одобрительно смотрела на его маленькое игрушечное тис и на секунду
инстинктивно морщила свое, когда рыжий неспокойный виолончелист упоминал об
обманувшей его надежды революции.
Слово это - революция - вызывало в Елене Ивановне тайную, никому не
высказанную злобу: кому расскажешь, что жизнь застыла, окаменела воля к
ней - от одного лишь взгляда этой стоголовой, не пощадившей Медузы...
И если бы рассказала все о себе Елена Ивановна, повесть ее была бы
обычной, знакомой этим годам, утерявшим ухо, чтоб слушать мелкий
человеческий стон о подстреленных в бою, случайно подставивших свою голову
людях.
Но повесть о ее прошлом - таком привычном и знакомом - стала известной
все же и большому дому на Херсонской, и маленькому городу Булынчугу, меж
делами о махорке и лесных складах с любопытством прищурившему свой деловитый
глаз в сторону этого дома.
Но это случилось тогда, когда пианистка Елена Ивановна не играла уже
больше в ночном кафе Абрама Нашатыря...

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Уже третья неделя, как живет Нёма в гостинице своего брата. На Нёме
новый костюм, желтый ботинок и белая модная рубаха "апаш", открывающая
загорелую пополневшую шею.
Он курит хороший ароматный табак, натирает розовой краской свои ногти и
щедро раздает на улице гривенники булынчугским нищим. И те кланяются Нёме до
земли и всегда громко славят Нёмино имя - в укор брату его, Абраму Нашатырю,
скупому богатею с Херсонской улицы.
А когда не станет у Немы денег, приходит он к брату, смеясь, показывает
ему опустевший бумажник из скрипучей желтой кожи, - и Абрам Нашатырь,
хмурясь, кладет молчаливо на стол нарочно выбранный потрепанный червонец.
И все в доме удивляются щедрости и госгеприимству жилистого Абрама
Натановича, пригревшего и приодевшего своего калеку-брата.
Абрам Нашатырь и сам говорит теперь о том же, когда уходит Нёма:
- Инвалид у меня брат. Пускай подкормится... я ему еще и ногу из кожи
закажу в Киеве!...
- Хитришь, Абрам, - не вытерпела однажды Марфа Васильевна, когда они
были вдвоем.
Нашатырь подошел вплотную к ней, заглянул пристально в ее подернутые
жирком глаза и сказал:
- Что я делаю, это - только мое дело. Кто захочет особенно рассуждать,
тот может хоть завтра выписаться из моей гостиницы!...
И Марфа Васильевна поняла: Абрам Нашатырь не умеет шутить.
Незадолго до того дня, когда событие, происшедшее в гостинице "Якорь",
стало известно всему Булынчугу, Абрам Нашатырь зашел в послеобеденный час к
брату.
Нёма лежал на кровати и рассматривал свои фотографические карточки: их
было много, и на каждой из них Нёма был снят в различных позах.
- Циркач... - стараясь мягко улыбнуться, присел Абрам Нашатырь на
кровать. - Разве обнаковенному человеку нужно столько карточек?...