"Михаил Эммануилович Козаков. Абрам Нашатырь, содержатель гостиницы " - читать интересную книгу автора

У старика нашли много разных книг, мелко исписанные тетради-дневники,
антикварные мелочи и - клетку с попугаем, на которой приколота была
вырезанная лобзиком дощечка с надписью: "Домик Карла".
Карл понравился Марфе Васильевне, и она уплатила за него требуемые
казной деньги. Сначала он тосковал и сидел молчаливо, подвернув голову под
крыло, в своем "домике" и посетители кафе мало обращали на него внимания.
Но память у птицы - короче кошачьего зевка, и попугай скоро забыл
старого настройщика роялей, научившего его человеческой речи, и дерзко и
неожиданно всегда вбрасывал ее картавыми и горбатыми камешками в зыбь и гул
разговоров посетителей кафе.
Иногда попугаевы слова были непонятны собравшимся здесь людям, потому
что Карл, неизвестно что вспомнив из учения прежнего хозяина, выкрикивал
вдруг какую-нибудь фразу на чуждом булынчужанам языке, и если присутствовала
случайно при том бывшая полковничья дочь и жена -Марфа Васильевна, она с
улыбкой поясняла:
- У!... Наш Карл заговорил по-французски...
Но сама Марфа Васильевна так же не понимала этого языка, как и
неискушенные в знаниях булынчужане.
Она решила научить Карла чему-нибудь, что могло бы еще более
оправдывать его пребывание в кафе, и вскоре попутай, получая кусочек сахара,
орал два раза подряд на весь зал:
- Привет дорогим гостям "Марфы"...
Но успех попугая делили также и музыканты: булынчужане, кроме махорки и
лесных складов, любили еще и музыку.
И как только зажигали в "Марфе" электричество, скрипач Турба вынимал из
футляра свою скрипку и канифоль, натирал ею смычок с маленькой перламутровой
запонкой у ручки, наклонял к скрипке - оттопыренным ухом вперед - узенькое и
маленькое, как детская игрушка-колотушка, лицо и водил по ней, проверяя,
налаженным смычком - заботливым хозяином четырех послушных струн.
Это означало, что пианистка и Исаак Моисеевич "должны приготовиться":
вместо неразговорчивого Турбы - говорил его смычок.
Исаак Моисеевич тоже вынимал из чехла свою виолончель, садился,
расставив широко ноги, справа от пианино, тоже крякал своим смычком, а Елена
Ивановна открывала крышку пианино и проверяла, все ли ноты принесла с собой.
Скрипач Турба - "старший" в этом маленьком оркестре: он устанавливает
очередь в репертуаре, он играет вещи в зависимости от того, кто их будет
слушать. Если за столиком много военных или парней с расстегнутым воротом и
эмалевым значком на ситцевой рубахе, Турба, чтобы не сорвался голос,
тихонько кивнет, подбросив на лоб черненькие скобки своих коротеньких
игрушечных бровей:
- Красного генерала... Ну!
И зашагает по "Марфе" буденовская песня, и начнут присутствующие
сначала тихонько, а потом все громче подпевать музыкантам, - выхлюпнется на
Херсонскую - через раскрытые окна - легко подхваченная ею песенная удаль:
остановятся у окон прохожие, чувствуют себя бодрей разгуливающие по улице
проститутки и кокетливые булынчугские барышни, и веселей станет скучающему
на посту молодому милиционеру...
Но чаще всего играют в "Марфе" грустные песенки и танцы: и модный
шимми, просочившийся в Булынчуг, и русские "Кирпичики" или "Шарабан"
одинаково волнующе-печально исполняются маленьким оркестром скрипача Турбы.