"Василий Павлович Козаченко. Яринка Калиновская (Повесть про войну)" - читать интересную книгу автора

ниточка. Повеяло близким, не только понятным, но и прочувствованным всеми
нервами воспринятой жизни.
Ведь был тот шестнадцати-семнадцатилетний гимназист таким же, в конце
концов, как и она, учеником, обычным человеком, со всеми присущими
человеку радостями, сомнениями, надеждами и болью. Не памятником, не
портретом, не монументом. И даже не книгой, а человеком...
И потому казалось, будто все это она прочитала сегодня впервые. Будто
возникло сейчас в ее мыслях и чувствах, сошло на нее какое-то глубокое и
неожиданное откровение.
И долго еще в ту ночь сидела Яринка задумавшись, долго не могла уснуть,
чувствуя приближение нового, важного и какого-то значительного поворота в
своей жизни...
Через несколько дней после того она пошла к пионерам. Четвероклассники
слушали ее рассказ затаив дыхание, с интересом ловили каждое слово. Она и
сама почувствовала удовлетворение от встречи и беседы с ними.
Даже молодая учительница из четвертого "А" Елена Ефимовна - она,
оказывается, сидела, проверяя тетради, в соседней комнате, двери в которую
остались не прикрытыми, - сказала ей, а потом и пионервожатой, что Яринка
очаровала ее школьников...
Перед самым Новым годом к ней приехал отец, привез еду и лесные
гостинцы. И был он таким осунувшгмся, постарелым, с непривычной сединой в
бороде и на висках, что смотреть на него было нестерпимо больно.
И снова, показалось, впервые, с того дня, когда умерла мама, увидела
его таким Ярпнка, и такая жалость, такая острая любовь пронизали ее вдруг
к этому родному, заброшенному, лишенному любви и ласки близких человеку,
что у нее даже слезы на глаза навернулись.
Бросился в глаза разорванный карман отцовского пиджака, протертый
локоть и грязный воротник давно не стиранной сатиновой рубашки... И Яринке
стало стыдно.
Стыдно потому, что она, молодая и сильная, замкнулась в себе, словно
это только ей одной тяжело. Стыдно оттого, что она совсем забыла об отце и
о дедушке, что ее отец такой одинокий и такой заброшенный.
"Как же ему, наверное, тоскливо одному в лесу! - подумала девочка. - И
как я его люблю!.. И теперь уже никогда, ни за что не брохху его!.."
Она сразу же взялась за дело: поставила на плиту греть воду, зашила
карман, починила рукав пиджака.
Затем попросила отца снять рубашку и выстирала ее...
А отец, увидев свою единственную дочь снова живой, внимательной,
энергичной, обрадовался этому и явно повеселел. По крайней мере, впервые
за долгое время улыбнулся своей доброй и чуть смущенной улыбкой.
Позднее, проводив отца, она дала себе слово, что до зимних каникул в
дедушкиной хате перевернет все вверх дном. Все уберет, приведет в порядок,
постирает, починит, выгладит, а затем, во время каникул, точно так же
наведет порядок и дома, у отца. Все каникулы даже из хаты никуда не
выйдет. Все время будет с отцом. И ни на шаг от него не отойдет...
В первое же воскресенье после Нового года она пошла в город, в
культмаг, и купила себе значок. Маленький-маленький, самый маленький,
какой только там был.
На тоненькой, как иголка, булавке - металлический значок с силуэтом
детской головки... Приколола значок так, чтобы он никому в глаза не