"Василий Павлович Козаченко. Белое пятно (Повесть про войну)" - читать интересную книгу автора

голоса. Если, конечно, не считать мертвенного, сухого свиристения куз=
нечиков.
Напрасно напрягаю я слух и зрение.
Лишь непроглядная мгла, далекие тихие пожары и кузнечики...
А я блуждаю тут уже более часа. Скоро уж, пожалуй, начнет, светать. И
что тогда делать в голой, незнакомой степи?
Решаю свернуть направо и держаться дороги. Глядь, и попадется
какая-нибудь вешка, какой-нибудь ориен тир... Переступаю глубокий кювет и
двигаюсь вдоль кукурузы. Она еле достает моих колен. В случае чего хоть
слабое, но все же укрытие. Прилег, и тебя уже не видно.
Иду вдоль дороги. Слева далекий пожар. Справа четкая темная линия
грейдера и телеграфные или телефонные столбы с оборванными... да, и здесь,
казалось бы в глубоком тылу, с оборванными проводами. Возможно, какая-то
старая, забытая богом и людьми линия.
Закончилась кукуруза. Твердое, заросшее хилой травой, вероятно,
несколько лет не паханное поле... Хоть бы крохотный, самый ничтожный
ориентирчик! И вдруг - острый смрад горелой резины. Такой здесь
неожиданный и... знакомый, будто на каком-нибудь прифронтовом шоссе...
Этот запах словно бы пробуждает от сна, сни= мает усталость и
настораживает. Останавливаюсь и сразу же осознаю - светает!
А впереди в кювете, перевернутая набок, лежит разбитая обгоревшая
машина. И впечатление такое, что горела она еще этой ночью. Хотя дорога по
обе стороны и безлюдная, а степь пустая. И разливается вокруг тебя такая
глубокая, извечная тишина, что не верится, будто здесь мог произойти
взрыв, всего лишь несколько часов назад уничтоживший эту машину.
В серебристом рассвете становится хорошо видна вся дорога впереди.
Мягко изгибаясь, спускается она к неширокой пойме узенькой речушки. Дальше
через бетонный, чудом уцелевший здесь мостик вырывается на противоположный
пригорок и, прорезав небольшое, молчаливо замершее сельцо, исчезает в
бескрайней степной дали.
Пойменный луг начисто выкошен или вытоптан.
Лишь кое-где низенькие обломанные кустики лозняка.
Да еще темные лоскуты осоки над водой. И сельцо голое, ободранное. Хаты
в большинстве своем без крыш.
Просто потолки и на них вороха почерневшей соломы.
Даже деревьев, не говоря уже о садах, не густо. А улиц всего две. Одна
вдоль дороги, а другая поперек, через огороды к речке. Село дворов на
пятнадцать. Черт возьми, интересно все-таки узнать, куда я залетел!..
Слева от дороги пригорок, седой от полыни, которая росла здесь,
вероятно, еще при половцах, глубоко пропахан узким, с глинистыми обрывами
оврагом.
Наконец я избавлюсь от парашюта!
Место для него нашлось в глубоком русле пересохшего ручья на самом дне
оврага. Вкладываю его туда, прикрываю глыбой влажной рассыпчатой глины,
притаптываю ногами (теперь никто на него не натолкнется, по крайней мере
до первого дождя) и направляюсь дальше.
По глубокому буераку прохожу к лугу, ложусь за кустом пожелетевшего,
привядшего конского щавеля, присматриваюсь и прислушиваюсь.
Над поймой белыми хлопьями туман. И справа, гдето вдали, в излучине
речушки, торчат сиротами три старые-престарые, узловатые и обломанные