"Василий Павлович Козаченко. "Молния" (Повесть про войну)" - читать интересную книгу автора

застанет в хате полным-полно немцев и полицаев.
Стоял, морщил свой и без того сморщенный узкий лобик с рыжими остриями
бровей, шарил по хате остекленевшими от водки глазами, которые казались
чересчур большими на его маленьком личике. Впалые Савкины щеки обросли
короткой седовато-рыжей щетиной, а жиденькие желтые усы на морозе
превратились в ледяные сосульки и совсем прикрыли синие, шершавые от ветра
губы.
"Ну что ж, раз уж попал, теперь никуда не денешься, говорила-балакала",
- думал Савка, с натугой пересиливая хмельное помрачение и остро ощущая,
как нестерпимо выворачивает все его голодные внутренности от запаха
квашеной капусты, житного хлеба и свежего подсолнечного масла.
Он понимал, что из этого положения ему надо как-то выкручиваться, найти
слово-другое, чтобы оправдать свое появление и ("чтоб тебя паралик,
говорила-балакала...") снова нырнуть в спасительную темноту.
Савка знал хорошо - не из больших он храбрецов.
А тут еще... Надо же было так влипнуть! Нет, тут уж давай бог ноги...
Но как? Хотя, в конце концов, никто тут на него и внимания не обращает.
Ведь ни один немец или полицай ни о чем даже и не догадывается. На дворе
холодина, в своей пустой хате не топлено, да еще, кажись, стекло
вышиблено... А масло это проклятущее так пахнет, так пахнет, что даже в
кишках царапает... Так ведь он, правду говоря, и не ел еще ничего сегодня,
кроме цибули да куска черного, как макуха, коржа... Да еще эта Настя
чертова подсыпала, должно быть, чего-то в самогонку. Мутит, разваливает
всего. Так и ходит все перед глазами, как в тумане... А в хате тепло. Да и
не укусят же эти немцы. Сами вон как храпят - даже стекла дребезжат! А тут
еще этот Калита неотвязный. Как дитя плачет. Просто жалость берет. К столу
просит. Зеленый стакан по самый венчик наполняет дрожащими руками. И как
это так - возьмешь да и обидишь старого ни за что ни про что... И снова
наплывает, бросается в голову и заливает, смывает все думки угарная,
мутная волна. И... "А, чего там, говорила-балакала!.. До чего ж масло это
треклятое пахнет! Да и потом - должен же человек поесть хоть
когда-нибудь!.."
Однако когда еще там закуска будет, а закоченевшая от холода Савкина
рука уже стиснула зеленый стакан.
- Ну, как говорят, говорила-балакала... За твое, Варька, за твое,
Дементий!
- Варрька! - настораживается осоловевший Дементий. - Уб-бью!
Варька хихикает и стреляет глазами в Ничипора.
- Будем! Да здравствует немецкая красная армия! - кричит Полторак.
С бульканьем, с присвистом храпит, захлебывается Гуго Хампель.
Раздув щеки, с пьяным старанием, никого и ничего не замечая вокруг
себя, выдувает Вилли Шнапс тоскливую песенку "Лили Марлен".
Вонючая "марганцовка" обжигает огнем даже закаленные Савкины
внутренности, свисает капельками с мокрых усов, стекает по бороде на грудь.
Страх куда-то пропадает, смывается новой мутной волной, и опять Савке
море по колено. Опять его куда-то тянет, подмывает на что-то, распирает
грудь. И несет, мчит, как в паводок на быстрине. Не остановишься, хоть бы
и хотел. Накатит - и отхлынет, и на какое-то время Савка забывает, где он
и что с ним. Однако то, главное, стоит нерушимо, не исчезает и не
забывается.