"Василий Павлович Козаченко. "Молния" (Повесть про войну)" - читать интересную книгу автора

которая не в состоянии вырвать из темноты забвения хоть что-нибудь, хоть
какую-нибудь мелочь...
Долго, сам не зная, как долго, кружился Савка во мраке, тычась слепым
котенком в темные стены, боясь остановиться и передохнуть. И только вконец
измучившись, разогревшись так, что даже лоб стал влажным, Савка, совсем
уже не держась на ногах, опустился на пол. В распаленном мозгу что-то
кружилось, мерцало, гудело и ныло.
Когда холод стал донимать сильнее, Савка опять затоптался и забегал
вдоль стен. Потом снова лихорадочный полусон-полузабытье... И так много
раз.
Ему казалось, что это тянется уже давно, что прошли дни, недели...
Наконец где-то близко по-настоящейу загудело, оглушительно загрохотало,
широко открылся прямоугольник двери.
Открылся в бесконечную темную пустоту, в глубине которой далеко-далеко
мигал слабый желтоватый огонек.
Кто-то, кажется, даже не один, зашел, бухая сапогами по цементному
полу. Чья-то железная рука нашарила Савкину грудь, скрутила ватник,
раз-другой ударила Савку об стену. Потом рука скользнула по груди вниз, и
ослепительная, как огненная вспышка, нестерпимо острая боль вдруг пронзила
все тело, на какой-то миг совсем погасив сознание. Держа за грудки, его
снова несколько раз больно ударили по лицу и, отпустив наконец, швырнули к
стене. Савка упал навзничь.
Прямо в глаза ударил резкий, яркий свет, - верно, от электрического
фонарика. Потом погас... Пинок сапогом в бок, стук кованых каблуков по
цементу. Грохнула дверь, и Савка опять остался один.
Все это произошло в какой-то страшной тишине. За все время те, что
приходили, ни словом не обмолвились и ни одного звука не проронили.
Он лежал, растянувшись на полу, прислушиваясь, как постепенно стихает
острая боль в теле, и... отчетливо вспомнил листовку, найденную в кармане,
выщербленный граненый стакан, из которого пил самогон у Насти, скованное
морозом ночное поле, лампу с треснувшим, заклеенным бумажкой стеклом,
сухое, настороженное, злое лицо Дуськи, его колючие, суженные - совсем
близко от Савкиных глаз - зрачки... Больше Савка уже ничего, совсем ничего
не мог припомнить.
Но довольно было и этого. Холодный, тяжелый страх камнем навалился на
Савку, придавил его, слабого, беззащитного, к земле. И Савка заплакал.
Заплакал подетски горько, беззвучно, всем существом, каждой клеточкой
своего жалкого, хилого тела.


6


Ганс Шропп попал в действующую армию не совсем по своей воле и не
совсем по мобилизации.
Шроппу было сорок пять лет. Высокого роста, уже располневший, с
гладким, холеным лицом и темно-рыжими "фюрерскими" усиками под мясистым
носом, он выглядел значительно старше своих лет. Отец большой, но не
совсем удачной - четыре дочери! - семьи, Шропп уже лет десять служил
комендантом маленькой тюрьмы в небольшом городе на западе Германии. Служил