"Дидье ван Ковеларт. Вне себя" - читать интересную книгу автора

моя давешняя дурнота - пустяк, врач наверняка скажет то же самое, а потом,
если я захочу, ее адрес у меня есть, она поставит лишний прибор к ужину и
будет рада познакомить меня с детьми. Она говорила медленно, повторяя одни и
те же слова все время, пока мы ехали по улицам. Она казалась искренней, но
нужно-то ей было только, чтобы я покорно дал привезти себя сюда. В психушку.
Прощаясь, она расцеловала меня в обе щеки.
- До вечера?
- Если все будет хорошо. Спасибо.
- Все будет хорошо. Доктору я доверяю: это замечательный человек. Он
спас мою дочь.
Она поспешно ушла. И вот я стою один в приемном покое, провожая глазами
разворачивающееся такси. Я больше не увижу ее. Я не выйду отсюда.
- Месье Харрис?
Чуть помедлив, я оборачиваюсь: "Да". Секретарша провожает меня до
кабинета, где сидит благообразный старичок - это он блаженно улыбался мне,
когда я вышел из комы. Я запомнил его приветствие - первые слова в моей
второй жизни: "Ну-с... что новенького?"
- Рад вас видеть в добром здравии, месье Харрис.
Я вяло пожимаю протянутую руку. То ли он близорук, то ли шутит, то ли
уже врет.
- Насчет небольшой дурноты - мадам Караде рассказала мне по телефону -
не волнуйтесь: это классическая реакция в вашем состоянии. Вы пили алкоголь?
Я качаю головой.
- Воздержитесь сегодня до вечера, и завтра все пройдет.
Он изучает меня - молча, с застывшей улыбкой, точно художник,
любующийся своим творением.
- Ну-с... О чем вы хотели бы со мной поговорить?
Я сижу, опустив глаза, и рассматриваю чернильное пятно на ковре.
- Вас что-то беспокоит? Я здесь именно для того, чтобы все выслушать,
месье Харрис.
Его голос, угрюмо-теплый, наверно, должен располагать людей к
откровенности: казалось, что ему, бедному, было так скучно одному. Послушав
мое молчание секунд десять, он продолжает, словно отвечая мне:
- С другой стороны, вам было даже полезно столкнуться с внешней
действительностью, хоть и немного преждевременно. Вы числитесь выписанным,
но, пока ваш мозг не переработает избыток глютамата, советую дня два-три
полежать спокойно дома.
- У меня больше нет дома.
Вздрогнул ли он? Разве что едва заметно. Он поворачивается к зеленому
кожаному бювару, на котором лежит мое досье - история болезни Харриса
Мартина.
- То есть? Вы пришли к себе и не смогли... адаптироваться?
- Вот именно. Вы можете мне чем-нибудь помочь? - спрашиваю я, внезапно
разозлившись.
- Провалы в памяти?
- Скорее наоборот - излишки. Чересчур много памяти на двоих.
Чем он любезнее, тем больше мне хочется ему грубить. Он передвигает на
столе пресс-папье, откидывается назад.
- Я вас слушаю.
И я опять рассказываю мою историю. Но на сей раз по-другому: мол, да, я