"Леонид Костюков. Мемуары Михаила Мичмана (повесть) " - читать интересную книгу автора

- Я недавно был на Москворецком рынке. Богатейший выбор сантехники.
- Ну и?
- Видел павильон: "Души на любой вкус".
- Что?!.
- Очень богатый выбор. Так что если ваша запачкалась или как-то иначе
пришла в негодность, рекомендую на Москворецкий. Это до
"Нахимовского проспекта"...
О Леве Рубинштейне поговаривали, что он фармазон, провокатор, поэт, что
он пьет кровь христианских младенцев. Зная его лично, готов отмести все эти
подозрения как досужие.
Я восхищался Левой. Лет восемьдесят назад я знал одного мастера
парусного вождения, который при любом ветре вел судно куда хотел.
Так и Лева мог - выразить мысль, артикулируя другую; выразить мысль, не
имея ее; выразить мысль, которая через минуту взрывалась в вашем мозгу на
манер хлопушки, да так, что вы полвечера потом отплевывались мелкими
конфетти.
В начале столетия Лева мог бы уесть Валеру Брюсова. В конце он мог
уесть любого, но чересчур легко.
Я полагаю этот феномен побочным эффектом общего измельчания, которое, в
свою очередь, произошло в итоге планомерной генетической диверсии
большевиков в отношении собственного народа.

Глава 5

Дождь за окном

С самого утра сегодня идет дождь. С характерным звуком, словно сухое
сыпется на металлическое. То тише, то вновь интенсивнее.
В пейзаже за окном появилась перспектива: ближе - живое и мокрое,
дальше - призрачное, потом светло-серое. Кажется, что там, в светло-сером,
происходит нечто такое, ради чего ты явился сюда.
Я прошил насквозь потрясающий век. Я еще жив и, что совсем удивительно,
бодр.
При Советах было модно символически суммировать. Знатный почтальон к
пенсии столько-то раз огибал земной шар или добирался до Луны. Если все
виденные мной дожди сложить в один, Всемирный потоп покажется по сравнению с
ним бледной моросью.
Я помню солоноватые капли на губах. Я помню крохотные кратеры на
лондонском асфальте. Я помню мрачно-фиолетовые тучи за иллюминатором
"боинга".
И что из того?
Моя нынешняя экономка полагает себя пожившей женщиной. Ей около
шестидесяти - крепкая, с широкой спиной и крестьянскими корнями, она
отслужила свое доцентом в недрах Академии наук, ныне обихаживает старика и
несет в семью небольшую лепту.
Она прошила насквозь ее собственный век.
Не накопила опыта? Как же... накопила.
Она вступала во взрослую жизнь непосредственно после смерти Кобы
Джугашвили. Те, кто инструктировал ее, трясясь от собственной смелости,
сообщили ей ГИГАНТСКИЙ СТРАХ, который теперь, слава Богу, можно было не