"Леонид Костюков. Мемуары Михаила Мичмана (повесть) " - читать интересную книгу автора

Бог мой, как бы и вы ее не запомнили надолго...

Глава 6

Они все ушли

Я, помню, в детстве водил дружбу с девочкой с соседней дачи. Между
нашими, как сказали бы полувеком позднее, участками не было никаких оград; я
уходил от своего дома - сад постепенно дичал, становясь фрагментом леса, а
потом лес рафинировался, превращаясь в сад, - и разрешался гравием и
усадьбой моей подруги. И вот однажды, придя к ней, я обнаружил лишь запертую
дверь. Ничего страшного - семья ушла купаться на озеро или отъехала в
Петербург за делами и удовольствиями. Но мне стало неожиданно печально. И я
услышал подобие мелодичного голоса, говорящего:

ОНИ ВСЕ УШЛИ.

Естественнее было бы, если бы эти слова произнесла заспанная горничная
или какой-нибудь забытый фирс. Нет, тогда сама эта человеческая особь
разбавляла бы горькость фразы. Она именно что звучала в тишине.
И теперь, кого бы я ни вспоминал: смеющихся девиц на атлантическом
пляже, или бравого гвардейского капитана в парижском фотографическом салоне,
или кряжистого сибиряка в украшенных языческим узором санях,
- фоном, как бы голливудскими титрами проступает:

ОНИ ВСЕ УШЛИ.

Они ушли - в те края, где либо нет кока-колы, либо, согласно другой
версии, она течет с ледяных гор шипящим потоком. Где охотник не знает
промаха, а дичь не чувствует боли, потому что концы могут позволить себе не
сходиться с концами.
Девочка, моя бедная соседка, успела повенчаться с белогвардейцем,
доехать с ним до Крыма, а там, в неожиданном приступе патриотизма,
отказаться взойти на корабль, расписаться с комиссаром, вернуться в
Москву (словно эти антагонисты Гражданской войны были встречными
поездами), родить мальчика и девочку, проводить мужа в лагерь - и дождаться
его оттуда севшим на морфий, стать - плохой актрисой, хорошим бухгалтером,
средней билетершей. Ее муж отбыл войну в
Магадане и вернулся целым, а все товарки потеряли мужей на Второй
мировой, или хотя бы мужья потеряли кто руку, кто ногу, так что ей еще
завидовали. Первый муж стал французским чиновником, лояльным к
Советам. Второй - диссидентом. Дети выросли и стали не помню кем, но
кем-то наверняка стали.

А еще они все ушли.
Стоит ли сожалеть об этом? Достаточно света умещается между утренней и
вечерней зарей. Дни наши, как известно, сочтены не нами. Вечная жизнь
обессмыслила бы каждый проживаемый день; вес ему придает лишь малая дробь,
то, что он - доля целого. Вечность стережет нас за гробом.
Но если есть сожаление, ровная небольшая горечь, значит, и она кому-то