"Любовь Тимофеевна Космодемьянская. Повесть о Зое и Шуре (про войну)" - читать интересную книгу автора

Зоя взяла для сочинения тему "Жизнь Чернышевского". Она без конца
читала, неутомимо разыскивала все новые материалы и подчас добиралась до
фактов, о которых я прежде не знала.
О гражданской казни Чернышевского Зоя рассказала коротко, скупо, но
выразительно. Немногими словами она описала пасмурное, дождливое утро,
эшафот и на нем - черный столб с цепями и черную доску с надписью белыми
буквами: "Государственный преступник", которую надели на шею Чернышевскому.
Потом - три месяца тяжкого, изнурительного пути, сотни, тысячи долгих,
немеряных верст. И, наконец, Кадая - глушь, каторга, где царское
правительство пыталось угасить "яркий светоч науки опальной".
Зоя нашла в какой-то книге рисунок тушью, вернее, набросок, сделанный
одним из политических ссыльных: домик, в котором жил Николай Гаврилович.
Шура - его тоже не могло не захватить Зоино увлечение - перерисовал этот
набросок в ее тетрадь, причем сумел уловить и передать главное: уныние,
сковавшее пустынный, холодный край. Жесткая черта горизонта, болото, песок,
хилый, низкорослый лес, кресты над могильными холмами, и все словно
придавлено нависшим, угрюмым небом, и придавлен страшной тяжестью маленький
домик, за стенами которого не угадываешь ни тепла, ни уюта, ни радости...
Тянутся годы и годы в одиночестве - мучительная, безотрадная жизнь. И
невероятными кажутся письма, которые пишет Николай Гаврилович жене и детям,
- письма, полные тепла, света, нежности и любви; они месяцами идут сквозь
ночь, сквозь снег.
Так проходят долгие семь лет. И вот Чернышевский накануне освобождения.
Какое письмо пишет он своей жене, Ольге Сократовне!
"Милый мой друг. Радость моя, единственная любовь и мысль моя... пишу в
день свадьбы нашей. Милая радость моя, благодарю тебя за то, что озарена
тобою жизнь моя... 10-го августа кончается мне срок оставаться праздным,
бесполезным для тебя и детей. К осени, думаю, устроюсь где-нибудь в Иркутске
или около Иркутска и буду уж иметь возможность работать по-прежнему... Скоро
все начнет поправляться. С нынешней же осени..."
Каждое слово дышит уверенностью в скором свидании, надеждой на встречу.
А вместо этого - ссылка в Вилюйск и еще долгие, бесконечные тринадцать лет
одиночества. Холодная, суровая зима тянется полгода, вокруг - болота,
тундра. Это самая тяжелая пора заключения, даже не освещенная надеждой на
освобождение. Ничего впереди. Одиночество, ночь, снег...
И вот тогда к Чернышевскому приезжает полковник Винников и передает ему
предложение правительства: подать прошение о помиловании. В награду обещано
освобождение, возвращение на родину.
"В чем же я должен просить помилования? - говорит в ответ Чернышевский.
- Это вопрос... Мне кажется, я сослан только потому, что моя голова и голова
шефа жандармов Шувалова устроены на разный манер, а об этом разве можно
просить помилования? Благодарю вас за труды... От подачи прошения я
положительно отказываюсь..."
И снова медленно тянется время. День за днем, год за годом уходит
жизнь.
У него деятельный, могучий ум, который так жаждет работы и творчества,
так умеет предвидеть! Рука, написавшая гневные и страстные прокламации,
обращенные к русским крестьянам. Голос, который призывал Герцена, чтоб его
"Колокол" не благовестил, а звал Русь к топору. Всю свою жизнь он посвятил
одному, стремился к одной цели: чтобы угнетенный народ обрел свободу. Он и