"Любовь Тимофеевна Космодемьянская. Повесть о Зое и Шуре (про войну)" - читать интересную книгу автора

невесте сказал когда-то: "Я не принадлежу себе, я избрал такой путь, который
грозит мне тюрьмой и крепостью". И этот человек обречен на самую страшную
для него муку - на бездействие. Он не может даже пожать руку умирающему
другу, сказать ему прощальное слово.
Некрасов умирал. Весть об этом была для Чернышевского жестоким ударом.
"Если, когда ты получишь мое письмо, Некрасов еще будет дышать, - пишет он
Пыпину, - скажи ему, что я горячо любил его, как человека, что я благодарю
его за доброе расположение ко мне, что я целую его, что я убежден: его слава
будет бессмертна, что вечна любовь России к нему, гениальнейшему и
благороднейшему из всех русских поэтов. Я рыдаю о нем..."
Три месяца шло это письмо и застало Некрасова еще живым. "Скажите
Николаю Гавриловичу, - просил умирающий, - что я очень благодарю его. Я
теперь утешен: его слова дороже мне, чем чьи-либо слова..."
После двадцати лет каторги и ссылки Чернышевский наконец возвращается
на родину. Он весь - нетерпение, весь - порыв, он мчится не останавливаясь,
не давая себе в этом длинном и тяжком пути ни часу отдыха. Наконец он в
Астрахани. И тут снова жестокий удар: Чернышевский лишен возможности
работать. Кто же, какой журнал станет печатать статьи "политического
преступника"? И опять бездействие, опять вокруг безмолвие и пустота...
Незадолго до смерти Чернышевского с ним виделся Короленко. Николай
Гаврилович не позволял жалеть себя, вспоминает Короленко: "Он всегда отлично
владел собою и если страдал - а мог ли он не страдать очень жестоко! - то
всегда страдал гордо, один, ни с кем не делясь своей горечью".
... Зоя прочла нам свое сочинение вслух. Мы оба - и я и Шура - сказали
то, что думали: "Очень хорошо!"
- Знаешь, - добавил Шура, шагая по комнате, - я когда-нибудь непременно
напишу большую картину. Она будет называться: "Гражданская казнь
Чернышевского".
- А Герцен ведь так и писал, - быстро сказала Зоя. - Знаешь, он писал:
неужели никто не нарисует такой картины - Чернышевский у позорного столба?
Он говорил, что этот холст обличит... как это он сказал?.. обличит тупых
злодеев, привязывающих человеческую мысль к позорному столбу.
- Я все вижу, - едва дослушав ее, продолжал Шура. - И девушку, которая
бросила ему цветы, и офицера, который крикнул: "Прощай!" И Чернышевского
вижу... Знаешь, в ту минуту, когда палач переломил у него над головой шпагу,
Чернышевского поставили на колени, но все равно - лицо у него такое...
понимаешь, сразу видно, что он не покорен и никогда не покорится!
На другой день, едва я появилась в дверях, Шура закричал:
- Мама, Вера Сергеевна вызывала Зою! И ты только подумай: спросила как
раз про жизнь и деятельность Чернышевского!
- И что же?
- Отлично! Отлично! Весь класс прямо заслушался, даже я - уж на что мне
все это знакомо! И Вера Сергеевна была очень довольна.
За сочинение Зоя тоже получила "отлично".
- Заслуженная отметка, - сказала я.
- Еще бы! - откликнулся Шура.
Казалось бы, "отлично" за сочинение - вот завершение Зоиной работы. Но
это было не так. Встреча с Чернышевским, знакомство с его судьбой и с его
книгами значили очень много для Зои. Его жизнь стала для нее высокой мерой
поступков и мыслей. Таков был настоящий итог Зоиной работы над сочинением по