"Любовь Тимофеевна Космодемьянская. Повесть о Зое и Шуре (про войну)" - читать интересную книгу автора

- Я хочу знать о нем все. Понимаешь, мамочка? А в школе есть только
"Что делать?". Ты уж, пожалуйста, спроси, что есть в вашей библиотеке. Мне
хочется иметь большую, полную биографию, переписку и воспоминания
современников. Хочу представить себе, каким он был в жизни.
Эти слова были только началом, и оставаться в стороне я уже не могла.
Обычно не щедрая на слова, Зоя вдруг стала разговорчива - видно, ей
необходимо было поделиться каждой мыслью, каждой своей находкой, каждой
новой искрои, вспыхнувшей в часы раздумья над прочитанным.
- Смотри, - говорила она, показывая мне какую-то старую биографию
Николая Гавриловича, - тут сказано, что в первые студенческие годы он ничем
не интересовался, кроме занятий. А вот взгляни, какие латинские стихи он
давал тогда переводить своему двоюродному брату: "Пусть восторжествует
справедливость или погибнет мир!" Или вот еще: "Пусть исчезнет ложь или
рушатся небеса!" Неужели же это случайно?.. А вот из письма к Пыпину:
"Содействовать славе не преходящей, а вечной своего отечества и благу
человечества - что может быть выше и вожделеннее этого?" Мама, я больше не
буду тебе мешать, но только ты послушай еще одно место. Это запись в
дневнике: "Для торжества своих убеждений я нисколько не подорожу жизнью! -
Для торжества свободы, равенства, братства и довольства, уничтожения нищеты
и порока. Если бы только убежден был, что мои убеждения справедливы и
восторжествуют они, даже не пожалею, что не увижу дня торжества и царства
их, и сладко будет умереть, а не горько, если только буду в этом убежден".
Ну, ты подумай: разве после этого можно говорить, что он интересовался
только своими занятиями?
Раз начав читать "Что делать?", Зоя уже не могла оторваться - она была
так поглощена книгой, что, кажется, впервые в жизни не подогрела обед к
моему приходу. Она едва заметила, как я вошла: на секунду подняла на меня
далекие, неузнающие глаза и тотчас снова углубилась в чтение. Я не стала
тревожить ее, разожгла керосинку, поставила суп и взялась за ведро, чтобы
налить воды в умывальник. Тут только Зоя спохватилась, вскочила и отняла у
меня ведро:
- Что ты, мама! Я сама!
Кончился ужин, Шура лег спать, позже легла и я, уснула, потом
проснулась, полежала немного с открытыми глазами, снова уснула и снова
проснулась уже глубокой ночью, - а Зоя все читала. Тогда я поднялась, молча
взяла у нее книгу, закрыла и положила на этажерку. Зоя посмотрела на меня
виновато и умоляюще.
- Мне трудно спать при свете, а завтра надо рано вставать, - сказала я,
понимая, что только это и прозвучит для нее убедительно.
Поутру Шура не удержался, чтоб не подразнить сестру:
- Знаешь, мама, она вчера как пришла из школы, так и утонула в книжке.
Читает - и ничего не видит и не слышит. По-моему, она скоро начнет спать на
гвоздях, как Рахметов!
Зоя промолчала, но вечером принесла из школы книжку, в которой были
приведены слова Георгия Димитрова о Рахметове - о том, как герой русского
писателя стал когда-то любимым образом для молодого болгарского рабочего,
делавшего первые шаги в революционном движении. Димитров вспоминал, что
тогда, в юности, он стремился стать таким же твердым, волевым, закаленным,
как Рахметов, так же подчинить свою личную жизнь великому делу - борьбе за
освобождение трудящихся.