"Любовь Тимофеевна Космодемьянская. Повесть о Зое и Шуре (про войну)" - читать интересную книгу автора

переходили из зала в зал. Я пересказывала детям исторические сюжеты, мифы,
вдохновлявшие художников. Ребята слушали, без конца задавали вопросы. Все им
нравилось, все удивляло их. Зою поразило, что Врубелева гадалка не сводит с
нее глаз, куда бы она ни отошла. Огромные черные глаза, нерадостные и
знающие, провожали нас неотступным взглядом.
Потом мы попали в зал Серова. Шура подошел к "Девочке с персиками" - и
застыл. Темноволосая девочка с нежным румянцем на щеках задумчиво смотрела
на нас. Так спокойно лежали на белой скатерти ее руки. Позади нее за окном
угадывался огромный тенистый сад со столетними липами, с заросшими
дорожками, уводящими бог весть в какую глушь... Мы долго молча стояли и
смотрели. Наконец я легонько тронула Шуру за плечо.
- Пойдем, - тихо сказала я.
- Еще немножко, - так же тихо ответил он.
Иногда с ним так бывало: если что-нибудь глубоко и сильно поражало его,
он словно весь замирал и не мог двинуться с места. Так было когда-то в
Сибири, когда четырехлетний Шура впервые увидел настоящий лес. Так было и
теперь. Я стояла рядом с сыном, смотрела на спокойную, задумчивую девочку в
розовом и думала: что так поразило Шуру? Его рисунки всегда полны движения и
шума - если можно сказать, что кисть и карандаш передают шум: скачут кони,
мчатся поезда, стремительно проносятся в небе самолеты. И сам Шура -
озорник, страстный футболист, любитель побегать и покричать. Что пленило его
в девочке Серова, в этой картине, где стоит такая светлая и недвижимая
тишина? Почему он застыл перед нею, такой присмиревший, каким я его давно не
видела?..
В тот день мы больше ничего не стали смотреть. Мы пошли домой, и Шура
всю дорогу расспрашивал: когда жил Серов? Рано ли он начал рисовать? Кто его
учил? Репин? Тот, который написал "Запорожцев"?
Это было давно, Шуре едва исполнилось десять лет. С тех пор мы не раз
бывали в Третьяковской галерее, видели и другие картины Серова, видели и
Сурикова: угрюмого Меншикова в Березове, вдохновенного Суворова, боярыню
Морозову, светлые, задушевные пейзажи Левитана - словом, все, что только там
есть. Но именно после первого знакомства с серовской девочкой в рисунках
Шуры появился пейзаж, и тогда же он в первый раз попытался нарисовать Зою.
- Посиди пожалуйста, - непривычно мягко просил он сестру. - Я попробую
тебя нарисовать.
Зоя сидела подолгу, терпеливо, почти не шевелясь. И даже в тех первых
портретах, сделанных еще неумелой рукой, было сходство - правда, едва
уловимое, неясное, а все-таки с листа смотрели несомненно Зоины глаза:
пристальные, серьезные, вдумчивые...
И вот я перебираю Шурины рисунки. Кем же он станет, когда вырастет?
Шура, бесспорно, прекрасный математик, он унаследовал от отца любовь к
технике, и у него ловкие и быстрые, действительно золотые руки: он все
умеет, за что ни возьмется, - все у него спорится. Меня не удивляет, что ему
хочется быть инженером. Он все свои карманные деньги тратит на журнал "Наука
и техника" и не только прочитывает каждый номер, но постоянно мастерит
что-нибудь по совету журнала.
Работает Шура всегда горячо, с душой. Как-то я зашла к ним в школу
взглянуть на сад. Работа была в разгаре: вскапывали землю, сажали кусты и
молодые деревца, воздух звенел от громких ребячьих голосов. Зоя,
раскрасневшаяся, с растрепавшимися волосами, на секунду опустила лопату и