"Любовь Тимофеевна Космодемьянская. Повесть о Зое и Шуре (про войну)" - читать интересную книгу автора

торжествующе кричала Зоя.
- Ух, я только сейчас и отдышался! - от души сказал Шура.
Я уверена: если бы это их самих вывезли со льдины, они не могли бы
радоваться больше.
Кончились два месяца напряженного ожидания: ведь за жизнь каждого из
тех, кто оставался на льдине, непрестанно тревожились все живущие в
безопасности на твердой земле.
... Я много читала об арктических экспедициях. Анатолий Петрович
интересовался Севером, и у него было немало книг об Арктике - романов и
повестей. И я помнила из книг, прочитанных в детстве: если в повести
рассказывалось о людях, затерявшихся во льдах, частыми их спутниками были
озлобление, недоверие друг к другу, даже ненависть и звериное стремление
прежде всего спасти свою жизнь, сохранить свое здоровье, хотя бы ценою жизни
и здоровья недавних друзей.
Моим ребятам, как и всем советским детям, такое и в голову прийти не
могло. Единственно возможным, единственно мыслимым было для них то, как жили
долгих два месяца сто челюскинцев, затерянных во льдах: их мужество и
стойкость, их товарищеская забота друг о друге. Да и могло ли быть иначе!
... В середине июня Москва встречала челюскинцев. Небо было пасмурное,
но я не помню более яркого, более сияющего дня! Ребята с самого утра
потащили меня на улицу Горького. Казалось, сюда сошлись все москвичи: на
тротуарах негде было ступить. В небе кружили самолеты, отовсюду - со стен
домов, из окон и огромных витрин - смотрели ставшие такими знакомыми и
дорогими лица: портреты героев-челюскинцев и их спасителей - летчиков.
Повсюду алые и голубые полотнища, горячие слова приветствий и цветы, цветы
без конца.
И вдруг со стороны Белорусского вокзала показались машины. В первую
секунду даже нельзя было догадаться, что это автомобили: приближались
какие-то летящие сады, большие яркие цветники на колесах! Они пронеслись к
Красной площади. Ворох цветов, огромные букеты, гирлянды роз - среди всего
этого едва различаешь смеющееся, взволнованное лицо, приветственный взмах
руки. А с тротуаров, из окон, с балкона и крыш люди бросают еще и еще цветы,
и в воздухе, как большие бабочки, кружатся сброшенные с самолета листовки и
сплошным шелестящим слоем покрывают мостовую.
- Мама... мама... мама... - как заклинание, твердил Шура.
Какой-то высокий загорелый человек подхватил его и посадил на свое
крепкое, широкое плечо, и оттуда, сверху, Шура кричал, кажется, громче всех.
- Какой счастливый день! - задыхающимся голосом сказала Зоя, и, думаю,
это были те самые слова, которые про себя или вслух произносили в эти минуты
все.


СТАРШАЯ И МЛАДШИЙ

Зоя всегда разговаривала о Шурой, как старшая с младшим, и ему
частенько от нее доставалось:
- Шура, застегнись!.. Где же пуговица? Опять оторвал? На тебя не
напришиваешься. Ты их нарочно отрываешь, что ли? Придется тебе самому
научиться пуговицы пришивать.
Шура был в полном ее ведении, и она заботилась о нем неутомимо, но