"Ежи Косинский. Ступени" - читать интересную книгу автора

сетки с фруктами. Там же лежала стопка книг, на которых я разглядел
библиотечные штампы. Судя по всему, женщины были туристками, снимавшими
комнату в деревне. Я подошел к ним неторопливо, чтобы не напугать. Они
замолчали, и я, улыбнувшись приветственно, обратился к ним на моем языке.
Они ответили мне на своем. Беседа была невозможна, однако от близости пищи я
сделался изобретательным и сел рядом с ними, сделав вид, что расценил их
слова как приглашение. Когда они принялись за еду, я следил за каждым
куском, но они то ли не поняли меня, то ли предпочли проигнорировать мои
взгляды. Прошло достаточно много времени, прежде чем одна из женщин - та,
что была постарше,- наконец предложила мне яблоко. Я медленно съел яблоко,
тщательно скрывая голод и рассчитывая все же поживиться чем-нибудь более
существенным. Женщины пристально разглядывали меня.
На пляже было очень жарко, и меня сморило. Но когда женщины встали, я
сразу проснулся. Плечи и спины их обгорели на солнце, ручейки пота струились
по дряблым ляжкам, смешиваясь с прилипшим песком, пока они бродили, собирая
свои пожитки. Я принялся помогать. Затем они пошли вдоль берега, игривыми
знаками предложив мне следовать за ними.
Мы пришли к дому, в котором они жили. Уже на крыльце у меня снова
закружилась голова, я поскользнулся на ступеньке и упал в обморок. Смеясь и
беспрерывно болтая, женщины раздели меня и перенесли на низкую широкую
кровать. Я был все еще в полуобморочном состоянии, но все же нашел силы
показать пальцем на свой живот. На этот раз они поняли меня сразу: откуда-то
появилось молоко, мясо и фрукты. Не успел я покончить с едой, как женщины
задернули шторы и сняли купальники. Потом они навалились на меня.
Погребенный под их большими животами и широкими спинами, я не мог и рукой
пошевелить, пока меня тискали, вертели, трепали и ласкали.
На следующее утро я снова пришел на пристань. Появился почтовый катер,
но он не привез мне ни чека, ни письма. Я стоял и смотрел, как он уплывает
обратно. Горячие лучи солнца разгоняли утренний туман, и далекие острова
один за другим появлялись в море.

* * *

Я работал лыжным инструктором и жил на горном курорте, где находился
туберкулезный санаторий. Из моей комнаты санаторий был хорошо виден; очень
быстро я научился отличать бледные лица новых пациентов от бронзовых лиц
старожилов, загоревших на террасе под горным солнцем.
В конце дня мои усталые лыжники возвращались в свои номера, а я ужинал
в одиночестве. Я вообще проводил большую часть времени один. После ужина
приглушенные звуки гонга, доносившиеся из санатория, возвещали наступление
ночи. Через несколько минут после этого окна в здании, словно сговорившись,
начинали гаснуть одно за другим.
В одном из домиков высоко на склоне горы завыла собака. Потом где-то
хлопнула дверь. В ночной темноте по глубокому снегу крались одинокие фигуры:
это лыжные инструкторы из соседних пансионатов отправлялись на поиски ночных
развлечений. Из темного здания санатория выскальзывали пациентки санатория:
они шли на тайные свидания со своими любовниками, ждавшими их за оградой.
Силуэты в темноте сливались друг с другом и расходились, словно лоскуты
порвавшейся тени, каждая пара в свою сторону. В лунном свете парочки
казались карликовыми горными соснами, которые спускались по склонам вниз,