"Ежи Косинский. Раскрашенная птица" - читать интересную книгу автора

ведома пробрались в меня, как крот пробирается в глубокую нору. Таких
одержимых, как я, узнают по тому, что они могут не мигая смотреть своими
черными колдовскими глазами в ясные светлые глаза обыкновенных людей.
Значит, утверждала Ольга, своим взглядом я даже случайно могу наводить
порчу.
Она сказала, что такие колдовские глаза могут не только наводить порчу,
но и снимать ее. Смотря на людей, животных и даже на зерно, я должен быть
осторожен и думать только о болезни, которую помогаю изгнать из них. Потому
что, если колдовские глаза посмотрят на здорового ребенка - он заболеет, на
быка - тот околеет от неведомой болезни, на траву - она сгниет после
покоса.
Вселившийся в меня злой дух, уже одной своей зловредной натурой
привлекает другую нечисть. Вокруг меня парят призраки. Они молчаливы и
скрытны - поэтому их редко можно увидеть. Но призраки долготерпеливы и
упорны, они преследуют людей в поле и в лесу, заглядывают в окна домов,
оборачиваются злющими котами или свирепыми псами и стонут, когда
разгневаются. В полночь они превращаются в горячую смолу.
Кроме призраков, мой злой дух привлекает к себе привидения. Привидения
- это давно умершие, навечно проклятые люди, которые в полную луну
поднимаются из могил. Они обладают нечеловеческой силой и их тоскливый взор
всегда направлен на восток.
Упырей обычно тоже влечет к одержимым злыми духами. Это, возможно,
самая злонамеренная нечисть, потому что упыри принимают человеческий облик.
Упырями становятся утонувшие нехристи и оставленные матерями дети. Они
подрастают в воде или в лесу до семи лет, а потом снова принимают
человеческий облик и, прикидываясь бродягами, настойчиво пытаются проникнуть
в католическую или униатскую церковь. Если им удается угнездиться в храме,
они вьются вокруг алтаря, оскверняют святые иконы, злобно рвут, разбивают,
кусают церковную утварь, а при возможности, сосут кровь у спящих людей.
Ольга была уверена, что я упырь и все время напоминала мне об этом. Чтобы
укротить моего духа и не дать ему воплотиться в привидение или призрак, она
каждое утро готовила для меня горькое снадобье, которым я запивал зубок
поджаренного чеснока. Крестьяне тоже побаивались меня. Когда я проходил по
деревне один, встречные прохожие крестясь отворачивались, а беременные
женщины в страхе убегали прочь. Самые храбрые крестьяне спускали на меня
собак и, если бы я не научился своевременно убегать, и не отходить далеко от
Ольгиной лачуги, они бы уже давно разорвали меня. Обычно я оставался дома и
отгонял кота-альбиноса от запертой в клетке, очень нужной Ольге, редкостной
черной курицы. Я заглядывал в пустые глаза прыгающих в высокой банке жаб,
поддерживал огонь в очаге, помешивал булькающее на слабом огне варево,
счищал с картофеля гниль, тщательно собирая в чашку зеленоватое желе,
которое Ольга прикладывала к ранам и нарывам.
Ольгу очень уважали в деревне и рядом с ней я никого не боялся. Ее
часто звали окропить глаза скоту для защиты от сглаза по пути на рынок. Она
учила крестьян, как следует трижды сплюнуть, покупая свинью, как, прежде чем
свести телку с быком, подкармливать ее хлебом, выпеченным по особому рецепту
с добавлением в тесто освященных трав. Никто в деревне не покупал лошадь или
корову без ее совета. Ольга поливала животное водой и, по тому, как оно
вздрагивало, узнавала будет ли оно болеть у нового хозяина. От ее мнения
зависела цена, а то и сама сделка.