"Огюстен Кошен. Малый народ и революция (Сборник статей об истоках Французской революции) " - читать интересную книгу автора

догма, которая превосходит и подчиняет действительную волю народа в одном
смысле, как политическая или религиозная власть - в другом. "Свободный
народ" якобинцев не существует и никогда не будет существовать, он сам себя
творит, как ренановский бог. Это предельный закон, ведущая мысль глубокого
религиозного значения: это не фактическая реальность, какие историк
встречает на своем пути.
Напротив, для всех, для непосвященных, свободный народ - это масса,
разнузданная толпа, предоставленная самой себе, инстинктам, сиюминутным
внушениям, не знающая ни узды, ни власти, ни закона; такая, какой она
явилась в июле 1789 г. изумленным взорам "философов": огромное чудовище,
бессознательное, орущее, в течение пяти лет наводившее ужас на Францию и
оставившее в душе тех, кто это видел, неискоренимый страх - кошмар, который
витал над двумя третями XIX века и у трех поколений заменял исчезнувшую
лояльность; но как исторический феномен он был плохо понят

1 Contrat social, Ed. Dreyfus-Brisac, p. 38.


121

и никогда не изучался непосредственно и сам по себе до Токвиля и Тэна.
Все историки говорят о народе - это, конечно, нужно, поскольку он
действует всюду, - но говорят всегда о его делах, о его героях, о его
жертвах и никогда о нем самом. Все уделяют место в своих повествованиях
этому огромному анонимному персонажу, который смешивается с реальными
лицами, подобно тому как высокие аллегорические фигуры соседствуют с
портретами конкретных людей на картинах Мантеньи. Вот под июльским солнцем,
под каштанами Тюильри, желчная физиономия Демулена - и народ; вот 6 октября,
Ассамблея, у барьера - Майяр, в засаленном воротнике, со злыми глазами и
обнаженной саблей - и народ; вот 4 сентября 1792 г. в калитку Аббатства
входит в красновато-бурой одежде элегантный Бийо, шагая через лужи крови,
чтобы не испачкать чулок, вон толстая шея Дантона - и народ. Подробно
известно, до мельчайших деталей, кто такие Дантон, Демулен, Майяр, Бийо -
детали сами по себе неинтересные, поскольку это достаточно заурядные люди; о
народе же не известно ничего - и тем не менее это он все сделал: увез короля
и членов Ассамблеи, перерезал пленников. Речь идет лишь о его поступках,
никогда о нем самом. Он просто есть, но не объясняется и не рассматривается.
Оказывается, что такая лень непосвященных весьма на руку нынешней идее
посвященных: вместо "народа" г-на Тьера, который является лишь словом, Мишле
ставит "якобинский народ", который является идеей. Из невежества одних, из
мистицизма других рождается странный политический миф о народе как
коллективном и в то же время индивидуальном существе, кочующая через всю
историю начиная с Минье и кончая г-ном Оларом. Мишле храбро


122

делает народ героем своей книги: "Я увидел..., что эти блистательные,
могущественные говоруны, которые выразили мнение масс, несправедливо
считаются единственными действующими лицами. Они получили такой импульс,