"Огюстен Кошен. Малый народ и революция (Сборник статей об истоках Французской революции) " - читать интересную книгу автора

26

рождается и живет тем, что убивает других. Как объяснить этот удивительный
феномен?
Это я и хотел бы с вами выяснить. И не думайте, что я проведу вас на
масонский шабаш, как отец Баррюэль, или что покажу вам голову Людовика XVI в
котле колдуна, вслед за милейшим Казотом. Не то чтобы Баррюэль и Казот были
не правы, но они ничего не объясняют, т. к. начинают с конца. Напротив, меня
смущает то, что все эти ужасные, дьявольские последствия имеют истоком
крошечный факт, который их объясняет, - такой банальный, такой
незначительный факт - болтовню. Однако в ней-то и кроется главное.

проводит параллель с комедией Аристофана "Птицы", где речь идет именно
о городе, а во-вторых, "государство" предполагает "государя", а это, как
читатель увидит из книги О. Кошена, никак не совместимо с природой citй.
Следует отметить, что по-французски "город" в обычном значении - "ville".
Термин же "citй" восходит к латинскому "civitas" (гражданство, государство);
в латинском слове "государь" не фигурирует, зато от него пошли "граждане" -
термин, бывший в большом ходу во времена Французской революции. Почему
именно "град", а не "город"? Слово "ville" у Кошена обозначает любой
реальный город, как тип поселения, как географический пункт, а для
исследуемого феномена он употребляет слово "citй". Поэтому в русском
переводе я подчеркиваю эту разницу. Кстати, слово "град" входит в состав
многих имен собственных сравнительно недавнего происхождения (например,
"Зерноград" или "Кедроград"), в которых присутствует некоторая идейная
искусственность, о чем немало говорится у Кошена. Ради удобства я пожертвую
единообразием и буду пользоваться разными терминами - "град" и
"государство" - в зависимости от контекста. - Прим. перев.


27

Республика словесности - это мир, где беседуют, и только беседуют, где
каждое умственное усилие направлено на получение отзыва, одобрения, как в
реальной жизни оно направлено на воплощение в деле, на получение результата.
Вы скажете, что для таких больших последствий это слишком хилое
основание, что это слишком тяжкое обвинение для столь невинной игры. Но, по
крайней мере, не я зачинщик этого; началось с играющих (я говорю не о
первых, бонвиванах 1730 г., а об энциклопедистах следующей эпохи). Они важны
и степенны: как не быть таким, когда ты убежден, что пробуждение
человеческого разума началось с твоего века, с твоего поколения, с тебя
самого? Ирония замещает веселье, политика - удовольствия. Игра становится
карьерой, салон - храмом, праздник - церемонией, кружок - страной, чей
обширный горизонт я вам уже показал, - республикой словесности.
Что же делают в этой стране? В конечном счете ничего, кроме того, что и
в салоне мадам Жоффрен: разговаривают. Собираются, чтобы говорить, но отнюдь
не делать; все это умственное возбуждение, бесконечный поток речей, писаний,
сообщений ни в малейшей мере не приводит к началу какого-либо созидания,
реального усилия. Только и говорят что о "кооперации идей", о "союзе за