"Огюстен Кошен. Малый народ и революция (Сборник статей об истоках Французской революции) " - читать интересную книгу автора

Однако есть и такие безнадежно терпеливые тюрьмы, где не желают
составлять заговоры, например Сен-Лазар. Тогда патриоты забегают вперед,
"наседка" перепиливает прут решетки, предлагает план бегства и составляет
список. В его доносе, конечно, имеются кое-какие неувязки: например,
получается, что в числе прочих беглецов, перебравшихся по одной доске,
перекинутой над проулком, на высоте 25 футов над землей, была настоятельница
Монмартрского монастыря, семидесяти двух лет, и мадам де Мерсен, у которой
обе ноги были разбиты параличом. Но это не имеет никакого значения: обе они
были приговорены и отправлены на эшафот. Этот заговор дал три партии

* Во французском языке "наседке" соответствует "mouton", т. е. баран. -
Прим. перев.


201

жертв, в 25, 26 и 27 голов: так погибли Шенье, Руше, первый председатель
парламента Гренобля г-н де Берюль; жена председателя парламента Тулузы,
мадам де Камбон, за то, что отказалась ответить, где скрывался ее муж;
какой-то малыш Мейе, 16 лет: "За преступление все восемьдесят!" - сказал
председатель трибунала. Его преступление состояло в том, что он запустил в
надзирателя Берне тухлой селедкой1.
Таковы последние усилия защиты, тогда как парадокс доведен до
последнего предела.
Задача историка - сочинителя пасквилей или оратора - такая же трудная,
как и у судьи, но иная. Судья добивается минимума доказательств, необходимых
для осведомленной, но хорошо вышколенной, отобранной и сговорчивой
общественности Малого Народа - социального общественного мнения; историк же
ищет объяснения, которого требует широкая публика, менее сговорчивая, плохо
обученная, несведущая и судящая издалека; отсюда и разница в средствах: для
судьи это липовые доводы, для историка - умолчание. Но невозможно умолчать
обо всем; и тогда вводят "Народ": слухи - ложны, действия - достойны
сожаления, но народ поверил этим слухам и совершил эти действия. Это уже
классический прием пропаганды; у него есть свои неудобства, уже
отмечавшиеся: ибо, в конце концов, что это за народ, на который взваливают
все тяжкие преступления Революции, народ 10 августа? Можно ли вообще
говорить о народе, о народном мнении в 1794 г., при режиме "сети" г-на
Олара? не все ли это равно, что рассуждать о

1 Wallon. Tribunal rйvolutionnaire, IV, p. 101 и далее.


202

склонности узника к сидячему образу жизни, сосчитав его решетки и затворы?
Но у этого метода есть и хорошие стороны: во-первых, он кажется
объективным, а его позиция одновременно скромна и тверда, что весьма
удовлетворительно; затем, она практически достигает той же цели, что и
прямое оправдание: ведь если народ верит во что-то и хочет этого, то здравый
смысл говорит нам, что по крайней мере естественно в это верить и хотеть