"Георгий Иванович Косарев. Сердце прощает (Роман) " - читать интересную книгу автора

Крестьяне насторожились, взглядом стали искать Сидора. Но прошла
минута, другая, а Еремин не показывался.
- Нету здесь Еремина, высокоуважаемый господин офицер, - доложил
староста и виновато осклабился. - Никс...
- Никс?.. Приказываю найти его и доставить ко мне! - по-немецки
прокричал офицер. - А ее, - указал он на Пелагею, - взять.
Солдаты швырнули Пелагею к деду Никите. Пелагея по-прежнему казалась
невозмутимой и только повторяла:
- Ироды, я же сожгла хлеб. Я сама, одна. Чего же еще надо от людей?
Офицер в сопровождении унтера и не отстававшего от них Чапинского
пошел вдоль строя. Через каждые три, четыре шага он останавливался,
вытягивал руку, обтянутую тонкой кожаной перчаткой, и показывал на одного
из деревенских.
- Рус! - угрюмо произносил унтер.
- Выходи! - приказывал Чапинский.
Офицер встал возле Марфы. Взгляды их скрестились. Он уже приподнял
руку, разгибая указательный палец, но в этот момент между Марфой и
Натальей вперед протолкнулся Коленька. Офицер что-то недовольно буркнул
себе под нос и ткнул в грудь стоящей по другую сторону от Марфы пожилой
женщине, известной в селе богомолке Агафье.
Оказавшись затем напротив Любы и Виктора, офицер чуть приподнял
брови. Люба отвернулась в сторону. Но офицер не спускал с нее глаз, потом
быстро сказал угрюмому унтеру:
- О, она прелестна, эта русская фройлейн! Не так ли, Герберт? Она
могла бы скрасить суровую жизнь германского офицера в России... А этого, -
кивнул он в сторону Виктора, - отправим на работу в Германию...
Когда отбор заложников был закончен, офицер объявил через
переводчика:
- Итак, я верен себе. Вы убедились, что я не пускаю слов на ветер. Вы
не захотели выдать преступников, теперь за них своими головами ответят
они. - Он небрежно махнул рукой в том направлении, где, скучившись, в
окружении автоматчиков стояли отобранные им из строя люди. После этого, не
снимая перчаток, он вынул из кармана батистовый платок, отер вспотевший
лоб и назидательно добавил: - Имейте в виду все, а ты, староста, в
особенности, так мы будет поступать всякий раз, когда будут нарушаться
приказы нашего командования.
Яков Буробин низко, покорно склонил голову. Офицер, точно сбросив с
себя тяжелую ношу, распрямил плечи с узкими серебряными погонами и с
усмешкой сказал:
- А теперь к Еремину.
Двери и окна в доме Сидора Еремина были открыты. Солдаты осмотрели
двор, перерыли все вещи и не нашли ничего, что показалось бы им достойным
внимания. В избе пахло древесным дымком и свежеиспеченным хлебом. На чисто
выскобленном столе стоял желтый самовар. Возле него лежал забытый второпях
ситцевый фартук. Офицер потянул воздух носом и брезгливо сморщился.
- Фу, хижина дикарей! - пробормотал он по-немецки, затем, сощурив
глаза, глянул на старосту и строго спросил вдруг по-русски: - Где есть
этот... Ерьемин?
Стянув с себя одну перчатку, он дотронулся до самовара и мигом
отдернул руку.