"Виталий Коротич. Не бывает прошедшего времени " - читать интересную книгу автора

лубочных спутников с чубатыми космонавтами в шароварах и расписных
хохломских ложек. Все по-деловому: спокойный ресторанчик, можно похлебать
борщ, побеседовать. Рядом со входом в бистро - дешевая киношка, очередь в
которую иногда перекрывает дверь "Шампольона", поэтому случайные посетители
могут и не попасть в кормежное заведение, вообразив, что очередь туда.
- Что здесь было в годы войны? - демонстративно взглянув на меня,
спросил Виктор у бармена.
- Какой войны? - подмигнул тот.
- Прошлой...
- Не знаю, - улыбнулся бармен. - В "Шампольоне" всегда было уютно.
- Ну вот, - Виктор поглядел на меня, - говоришь, что память вечна. Это
неправда. Вечен борщ, подаваемый здесь. Вечны желудки, жаждущие его. И
"Смирновская" водка. Кстати, я пригласил Отто, он тоже живет в нашем "Макс
Резиданс", так как формально прибыл с немецкой ветеранской группой. Он
обещал прийти. Интересный человек, и память ему жизни не портит. Ты сам себя
мучаешь, Володя.
- А на кой ляд нам еще Отто? - спросил я. - Кто он?
- Я хотел бы все-таки его тебе показать. Он тоже частичка моей жизни,
той, беспамятной, которой ты не приемлешь. Ты помнишь меня до отъезда из
Киева, но что-то происходило же и после. Мы с родителями оказались в
Мюнхене, и жрать было нечего, и в нас, ты не поверишь, видели представителей
наступающей на востоке Красной Армии, а значит, отворачивались от нас со
злостью, с ненавистью, с угрозой. Тогда-то мы и познакомились с Отто. Он уже
успел послужить в вермахте, попасть в плен к англичанам и каким-то чудом
добрел до Мюнхена, что в тех условиях было шагом отчаянным: ведь могли и
расстрелять под горячую руку, и снова на фронт послать. Но он оказался в
пропагандистских частях, побыл журналистом, дождался гибели своей газеты под
развалинами разбомбленного квартала. Издательство, родина, дом - все у него
погибло. Неведомо почему Отто пристал к нам. Мама, - ты помнишь мою маму, -
Таисию Кирилловну, она вскоре погибла, и ее фотографии у меня тоже нет,
готовила еду на всех нас неизвестно из чего на костре, разложенном между
кирпичными столбиками - все начало жизни моей засыпано кирпичной крошкой.
Отто жил вместе с нами, молчаливое существо. Это было примерно тогда, когда
части генерала Леклерка вступали в Париж.
- Ты все же признал генерала?
- Гарсон! - Виктор окликнул не нашего, другого официанта. - Когда
генерал Леклерк приблизился к Парижу, где были вы?
- Какой генерал? - удивление было неподдельным. - Здесь у нас больше
студенты. Генералы - это, простите, на противоположном берегу Сены.
- Я про войну, - качнул головой Виктор.
- Во время войны семья моя была в Нормандии, - сказал официант. - Я
тогда вовсе еще мальчишкой был. А на севере жизнь у нас трудовая, рыбацкая.
Когда союзники высадились и погнали бошей, рассказывали о генерале де Голле.
Он, кажется, был премьером в Париже. Или президентом...
- Благодарю вас, - сказал я.
- Кстати, Отто работает на радио в Кельне, - уточнил Виктор. - Не
относись к нему с предубеждением. С ним стоит познакомиться, поверь...
Бармен включил музыку. В отличие от ресторанов высшей категории музыка
в "Шампольоне" была магнитофонной, записанной на все случаи жизни. За
обедом, если вы заказывали его не в бистро, а в заведении поприличнее, можно