"Виталий Коротич. Не бывает прошедшего времени " - читать интересную книгу автора

в Киев или еще какой-нибудь большой город уже взрослыми. Почему-то иные из
них считают, что городская детвора не имеет представления о зелени, деревьях
и прогулках в лесу, птичьем пении, звездном свете и других волнующих
приметах вселенской красы.
Помню зеленую лужайку своего детства так, как мало что запомнил на
белом свете. Впоследствии, изучая правила уличного движения, я выяснил, что
на автомобильных трассах иногда очерчивают так называемые "островки
безопасности", где можно отстояться среди автопотоков, если ты не успел
пересечь улицу. Я всегда чувствовал себя в безопасности, приходя на ту
лужайку.
(Знаю, что лужайка - это чаще всего в связи с лесом, но примите мое
словесное обозначение условно или зовите это место, как мы звали его, -
"трава", "наша трава", "трава у порога".)
Это был "островок безопасности" моего детства, столь необходимый и
такой надежный. С расстояния лет, передумывая системы собственных ценностей,
снова радуюсь, что мне довелось родиться и повзрослеть в Киеве. Я люблю мой
город и тысячу раз уже вздрагивал, подумав, что можно потерять его. Зеленая
трава моего детства у меня под ногами; боюсь, что ее заасфальтируют, но
верю, что она вспорет асфальт; до последнего шага буду ходить по ней...
- Неужели наш дом разрушили? - спросил Виктор и заглянул мне в глаза. -
Как же это так? Пришли, сказали, что сносят, и разрушили? И травы больше
нет?
- Трава есть, - убежденно ответил я. - Трава ушла на пригорок. Трава
осталась между камнями у входа во двор. Ты же знаешь нашу траву: мы стояли
на ней, прыгали по ней, жевали ее. Помнишь, как мы ели траву? Когда очень
хотелось чего-нибудь кислого и вообще хотелось есть, а ничего съестного не
было, мы этак небрежно выщипывали по травинке и аристократично покусывали
стебельки. Когда прощались, - а кто знал, что ты уезжаешь насовсем? - мы
пожевали травы с одного кустика, было это как обещание. Ты хранишь ее вкус?
Ты помнишь, из какой земли росла она?
(Странно бывает - вдали от дома перебирать подробности жизни в том
доме. Соотносить события собственного бытия со всем происходящим на свете,
беседовать о какой-то тебе только известной траве и помнить вкус ее, запах и
цвет.
Я проверял Виктора нашей травой. Чтобы сохранить ощущение ее, надо
регулярно видеть, осязать ее; возможно, я поверил своему собеседнику чуть
больше, увидев, как, сидя в кафе на Елисейских полях, он помрачнел, вспомнив
киевскую траву.)
Виктор заказал два виски со льдом и пузатенькую зеленую бутылочку воды
"Перье". Официант принес все это, но я не захотел пить виски, потому что не
пью спиртное, если не знаю наверняка, с кем пью; воду придвинул к себе и
теперь хлебал ее прямо из бутылочки, а мой собеседник медленно допивал
второй стаканчик с бурыми, еще не растаявшими льдинками, разглядывал их,
прислушивался, как они дребезжат, если качнуть стаканчиком.
Наконец Виктор поставил стаканчик и взглянул на меня.
- Не помню, - сказал он, - не припоминаю. - Виктор медленно темнел,
тускнел, хмелея. - Ничего не помню. Это уже твои воспоминания. Я не хочу, не
желаю расковыривать в себе все это. Я и с женой не разговариваю о траве из
детства, потому что она в этом не смыслит. Может быть, когда умру, сквозь
меня прорастет именно та трава, что до поры до времени глубоко затаилась во