"Владимир Короткевич. Седая легенда" - читать интересную книгу автора

держалась немного правее, у ворот. Из низкой двери, ведущей, видать, в
какое-то подземелье, доносился лязг молота - разбивали цепи.
А потом из этой двери начали выводить людей - оборванных, обросших. Они
едва шли.
Вывели десять человек.
Десятую я не сразу и заметил, такая она была худенькая. Вышла сама и
сама села в десятую, последнюю телегу. За нею показался закоптелый
замковый кузнец с зубилом и молотом в руке.
Факел, что держал в руках шляхтич, бросал дрожащие отсветы на эту
девчонку в белом. Я сверху видел волосы, которые казались медными, а на
самом деле были, по-видимому, пепельно-золотистыми. И лицо ее сейчас
отливало бронзой, а обычно было, конечно, бледным, как у всех, сидящих в
подземелье. Мне стало не по себе. Мало души в людях, вот что скажу я вам.
И удивительно только, как это бог еще терпит наши грехи и наше
бессердечие. Наверное, благодаря немногим праведникам. Да вот только где
они?
- Готовься! - скомандовал капитан.
Всадники начали собираться возле телег, громыхая подковами, звякая
оружием и перекликаясь.
Я все смотрел на эту худенькую девушку. Обиднее всего, что и ноги у нее
были хороши, и все остальное, и движения красивы, а это самое прекрасное в
женщине, если не считать глаз. Нельзя таких под замок.
- Пан, - крикнул кузнец, - уже все раскованы. К возам приковывать не
надо?
- Не надо, - сказал Кизгайла.
И тут девушка подняла на него глаза, и я видел ее лицо. Брови в крутом
изломе, большие серые глаза, как у оленя, глядящего на охотника влажно,
беззащитно и сдержанно. А рот великоватый, и нос не совсем ровный.
Неправильное обличье, и все равно таких не забывают.
И догадка, словно игла, кольнула в сердце: "Ирина". Так вот кого они
вывозят? Не хотят рисковать. Думают, что Ракутович полетит выручать и
снимет осаду. Негоже, паны, негоже.
А у нее ресницы задрожали и рот приоткрылся.
- Радуйся, пан, радуйся, пани Любка, загубили вы мою жизнь. Да, видать,
летит сокол, раз вороны взграяли с испугу.
- Двигай! - махнул рукой пан.
И загрохотали по плитам телеги, заметалось пламя факелов. И стало все
это похожим на бесовский шабаш.
А лицо пани Любки стало совсем страшным, даже зубы оскалились не как у
человека. И уж когда телеги начали втягиваться в ворота, оттуда долетели
слова:
- Иуда. Запродажный. Продал веру, братьев продал. Пусть сгинет твой
род...
Остальные взвыли на телегах, - многие, наверное, и говорить разучились.
Но начальник стражи выстрелил несколько раз бичом, и наступила тишина.
А Кизгайла, услышав последние ее слова, стал таким страшным, каким я
никогда не видел человека: скулы обтянуты, глаза безумные, губу закусил.
Любка положила ему руку на плечо - сбросил. И сразу сгорбился.
А от ворот, из-под самой арки, еще долетел тот же голос, тихий и музыке
подобный: