"Владимир Короткевич. Цыганский король" - читать интересную книгу автора

презрением к мужику, с таким озлоблением, с таким чувством своего
превосходства. Они и нас заразили этим. И главное, никто не видит, что
государство катится в пропасть. Торгуют им напропалую, пьют, гуляют,
словно перед погибелью, мучают народ. И скоро погибнут. Уже смердят даже.
Что же, нам не будет лучше ни под тяжелым немецким задом, ни под властью
державной шлюхи. Там позволили ссылать крестьян на каторгу и запретили им
жаловаться на помещиков. Там отрубили голову единственному настоящему
человеку нашего столетия - Пугачеву. Ему надо было посылать людей к нам и
просить помощи. И я первый взял бы вилы.
- Послушайте, - перебил его Яновский, - если вы будете так оскорблять
шляхту, я вас ударю саблей. Я пожалуюсь королю.
- А чего еще от вас можно ожидать, - спокойно и очень тихо сказал
медикус. - Ударить старика, забыть рыцарство и совесть, выдать... Но я
скажу вам, что это у вас не получится. Видите?
И он спокойно согнул костлявой рукой серебряный талер, который достал
из кармана.
- К тому же Знамеровский не умирает каждый месяц от обжорства и водки
лишь потому, что я мастер своего дела. Учтите. Он не отдал меня
Радзивиллу, а Яновскому и подавно не отдаст.
И вдруг ласково положил руку на плечо Михала:
- Мальчик вы мой, мне, возможно, даже радостно видеть вашу горячность и
свежую кровь в жилах. Но вы, простите меня, еще очень глупы. Вы
столкнулись с нашим правом силы, вас вышвырнули из собственного дома. Вот
вы столкнетесь с властью и деспотизмом панов - тогда вы поймете меня, если
сердце ваше болит за родину. Поймите, основа всему - мужик. А мы, как
говорит Вольтер, даем ему выбор: или три тысячи палок, или три пули в
голову.
- Кто это - Вольтер? - мрачно спросил Яновский.
- Один очень умный француз. И пускай мне бог забьет в задницу самый
толстый молитвенник из библиотеки Радзивилла, если Вольтеров посев не
зазеленеет когда-нибудь на земле. Может, даже скоро. Тогда наши глупые,
как столб, паны будут посажены на кожемякин шесток. Горькой редькой
застрянет в их горле сегодняшняя водка... Я дам вам почитать его
"Кандидат. Сам перевел.
И тут они вдруг заулыбались. Лед растаял. Яновский решил ничего больше
не говорить медикусу. Неприятно, конечно, что он так ругает все дорогое
Яновскому, но рта ему не замажешь. По крайней мере, ругает интересно...
Вечером их позвали на гулянье во "дворец" Знамеровского. Отказаться
было нельзя, хотя Михал очень устал: за ними пришел вооруженный гайдук, в
чикчире [кафтан на восточный манер] с большими позолоченными крючками и в
желтых полусапожках. Длинные волосы гайдука были заплетены в косу, а две
маленькие косички свисали на висках, будто еврейские пейсы.
- Видите, - с иронией сказал медикус, - одежда неудобная, шить ее
трудно. Поэтому выбирают остолопа с хорошей фигурой. И вот здоровый мужик,
которому землю пахать надо, ходит, как индюк, вонючка такая.
- Приказано отвести панов, - сказал "вонючка" густым басом.
- Ну покажи ты мне свой откровенный белорусский нос, - ласково сказал
медикус. - Видите, Яновский, какая курносина: за три сажени курной хатой
разит, а спросите его, что он должен делать.
Гайдук радостно вытянулся и отбарабанил: