"Валерий Королев. Похождение сына боярского Еропкина [И]" - читать интересную книгу автора

внучкой, он двигался по-петушиному: голову гордо носил, борода вперед
клином, ногу твердо на каблук ставил, взгляд значительный обрел: ни приязни
лишней во взгляде, но и ни зряшного упрека - истинно господский взгляд,
поощряющий трудолюбивого домочадца и наказующий лодыря. Слово же его
сделалось величественным и весомым: эдак пальчиком опущенной руки еле
шевельнет - и вымолвит измысленное, да снова помолчит, да сызнова пальчиком
дрогнет и внове вымолвит значительные слова. Речь - благостного звучания;
приказной резкости, коей потчевал младней, в ней нет. И Страховида со
стариком внимали ему без воинского чинопочитания, но с любовной преданностью
беспорочно справедливому господину, который за баловство накажет, за
ретивость же послабит, и послабление ни в коей мере не расшатывает
господской власти, а, наоборот, укрепляет ее.
Еропкин давал послабление вечерами. Вернувшись с учений, омыв руки и
лицо, садился за стол и приглашал сожителей:
- Тоже садитесь.
А когда те усаживались в дальнем конце стола, из сулеи нацеживал себе и
деду.
- Испей, - приказывал старику. - А ты - ешь, - Страховиде.
Та споро, вровень с господином, ела, а старик, выпив и, словно воробей,
клюнув того-сего, испрашивал:
- Пожалуй, еще чару...
Вдругорядь выпив, преданно глядел Еропкину между бровей и улыбался:
- Я тебе, кормилец наш, бывальщину поведаю. - И, огладив сивую
бороденку, зачинал козлиным тенорком: - Из-за леса, леса темного, из-за
поля, поля чистого, от высок горы Горюч-камня разбежалася дороженька, ой
дороженька прямоезжая, прямоторная. Только прямо она бежит лишь на первый
взгляд, на второй-то взгляд - вся в изгибинах, ну а в третий глянешь -
вовсе нет ее. Потому как со Руси она ведет, да не выводит ни ко счастию
полноценному, ни ко доле полновесной, а назад шагать по ней - пути нет. А
ведет та дороженька в одну сторону: от Руси-матушки - к горю горькому, от
житья-бытья - в небытье.
Приостановив козлиное блеяние, кланялся:
- Изволь еще чарочку.
Самочинно наливал, вытягивал единым духом и продолжал блеять уже без
остановки:
- Жили счастливо свободинцы на Руси, да набрели на них злые вороги.
Подступили ко Горюч-камню и рекут им: "Нам не надобны ни вы, ни дети ваши,
ни внуки, но нужна нам Горюч-гора. Мы зачнем ее долбить да рушить, а
порушенное - жечь, на огне железо делать, из железа - мечи ковать и мечами
теми побивать народы во свое во благо. Не отступитесь, свободинцы, от горы
- быть войне. Старых, малых, слабых мы убьем, сильных же поставим на себя
работать. Мы сказали - думайте, а на думу вам три дня". Над словами
беспощадными крепко задумались свободинцы. День размысливали, ночь и другой
день - не питаются они от горы, а отдать жалко. Сколько помнили они себя -
гора была, а не станет горы - ну-ка себя забудут? Что воочию красотой да
могучестью станет память их бодрить, возвышать, единить одним именем? И
другое: отдавши гору, отдашь и землю, на коей стоит гора.
Было так и порешили за Горюч-камень насмерть стоять, да на третий день
приключилось чудо чудное, наичуднейшее из чудес: оборола людей лихая морока,
что морочит разум, а мнится - яснит. Вышагнул на вечевой взлобок