"Валерий Королев. Похождение сына боярского Еропкина [И]" - читать интересную книгу автора

совершенствовать. Люди это и делают, а мы им неукоснительно помогаем. Нам
важно, чтобы они постоянно были увлечены этим творчеством якобы на свое
благо и реже вспоминали про Благодать. Тут дело тонкое: Благодать-то, как ни
крути, все-таки Благодать, она одна на всех, вечна и исправлению не
подлежит. Мы не в силах ее отменить, но отвлечь от нее людей - в силах. С
одной стороны, власть малая у нас, а с другой - великая. Ежели из года в
год, из века в век постепенно будем смущать людей законами, то Благодать не
исчезнет, но постепенно забудется. А того, что забыто, считай, нет. Вот
первое, чем мы людей уязвлять станем.
- Свободинцев? - уточнял Еропкин.
- При чем здесь свободинцы?! - повышал тон гость. - Они - уроды,
сами про Благодать забыли. У них, сам видишь, давным-давно порядок во главе
угла, то есть - закон. Мы с ними к весне справимся. Такой порядок введем,
что в каждой избушке собственное право установится. Потом права личности
подкинем - и в дорогу, до полной греховности они уже сами доспеют. У меня,
Еропкин, о Руси голова болит. На Руси, на Руси предстоит нам главный и почти
непосильный труд. Как вспомню об этом - сердце стонет. Сколько уж раз
подступал к Руси - и все впустую. Не в пример Европе, на Руси у вас упрямцы
живут. Им права личности - а они про обязанности перед обществом талдычат;
им новый закон - а они тут же его с Новым Заветом сверяют; им европейское
Возрождение и правопорядок - а у них свет клином сошелся на Святой Руси.
Твоим соплеменникам, сын боярский, святость собственной души важнее
европейской регулярности. Ведь до чего дошло: православному мусульмане -
друзья, а католики с лютеранами - вороги. Бесермен, дескать, не стяжатель,
латинянин же - мамоне служит...
Вникая в монотонную речь, Еропкин забывал о собственных мечтаниях.
Усевшись в траву насупротив гостя, слушал-слушал, и постепенно жажда
богатства оборачивалась жаждой вершить судьбы народов: он, Еропкин, задумал
- и миллионы людей-букашек исполнили. А коли не по нему что - топтать их,
чтобы под сапогами чавкало, чтобы оставшимся в живых так страшно стало, что
страх свой детям, внукам-правнукам передали бы, как передается по наследству
цвет глаз и волос.
А между тем гость продолжал бубнить:
- Истина через народ утверждается. Ты вот себя и то через
младней-разбойников утверждаешь. Ведь не будет младней - и тебя не будет...
Следовательно, на Руси надобно разложить народ. Не станет народа - не
восторжествует окончательно Истина, то есть Православие. Но против самого
Православия воевать бессмысленно, ибо против Истины не попрешь. Мы с тобой,
Еропкин, развяжем войну против Церкви. Развалим Церковь - и Православие
рассыплется на сотни ересей и толков. Тут уж, Еропкин, начнется кто во что
горазд. Не хотят, упрямцы, совершенствовать законы, так мы их заставим
совершенствовать саму Благодать, то, что совершенству не поддается. Не хотят
идти к окончательной греховности цивилизованным путем - пойдут своим,
особенным. Я полмира смутил и с ними справлюсь.
- Не пойму что-то, - перебивал гостя Еропкин. - Речешь, Благодать
совершенствованию не подлежит, а сам...
Не находя нужных слов, Еропкин раскрытой ладонью беспомощно водил возле
носа. Его пока не ухищренный в бесовской философии ум, по-воински
прямолинейный, еще не соответствовал изломанным мыслям гостя. От необычной
великомудрости его прошибал пот, кровь к лику приливала и, казалось,