"Волки сильнее собак" - читать интересную книгу автора (Смит Мартин Круз)

7

Третья экологическая станция Чернобыля размещалась в заброшенном питомнике. Туманный свет проникал сквозь чиненую-перечиненую пластиковую крышу. На столах рядами стояли комнатные растения, которые страдали от музыки радиоприемника, висевшего на стойке. Украинский хип-хоп. Склонившись над микроскопом, Ванко возился с чем-то непонятным.

– Действительно, совок – самый важный инструмент для эколога. Ванко очень хорошо им владеет, – объяснил Алекс Аркадию.

– И что выкапываете?

– Обычных злодеев: цезий, плутоний, стронций. Мы берем образцы почвы и грунтовых вод, проверяем, какой гриб впитал больше всего радионуклидов, проверяем ДНК у млекопитающих. Изучаем степень мутации у Clethrionomys glareolus[1] и берем пробы на цезий и стронций у различных млекопитающих. Мы стараемся убивать как можно реже, но должны быть «беспощадны ради общего блага», как говаривал мой отец. – Алекс вывел Аркадия наружу. – А вот наш «Эдемский сад».

«Эдем» являл собой земельный участок в двадцать пять квадратных метров, занятый ароматными дынями, сочными красными помидорами и подсолнухами, повернувшимися к утреннему солнцу. Свекла росла на одной грядке, капуста на другой – настоящий борщ живьем. По углам участка стояли оранжевые корзины, подпертые палками.

– Надо будет снять сверху старый слой почвы. Новая почва песчаная, но, по-моему, растет все неплохо, – похвалился Алекс.

– Старая почва? – Аркадий указал на стоявшее метрах в пятидесяти мусорное ведро с темной землей. Оно было наполовину прикрыто брезентом и окружено предостерегающими знаками.

– Это у нас самая загрязненная грязь. Пятнышко цезия слишком мало, чтобы разглядеть его под микроскопом, и поэтому мы вскапываем все. А вот и еще один гость.

Одна из оранжевых корзин упала. Как только Алекс поднял западню, из нее выкатился шар с чуть побелевшими иголками, затем показались острый нос и глаза-бусинки.

– Настоящие сони, Ренко, это ежи. Даже пойманные в ловушку, они не любят, когда их будят так грубо.

Ежик встал на лапки, подергал носом и вдруг занялся выкапыванием червя. Перетягивание каната закончилось компромиссом – половину червя ежик съел, а оставшаяся часть спаслась бегством. Недовольный ежик метнулся в одну сторону, затем в другую.

– У него в голове только одно – новое лежбище из мягких листьев, холодных и гнилых. Позвольте вам кое-что показать. – Алекс взял рукой в перчатке ежика и поставил перед Аркадием.

– Я на его пути.

– В этом-то вся и штука.

Ежик двигался вперед до тех пор, пока не уткнулся в ботинки Аркадия. Он несколько раз боднул его, и Аркадий пропустил ощетинившегося героя.

– Он не струсил.

– Не боится. После аварии ежи больше не боятся людей. – Алекс снял перчатки, чтобы закурить сигарету. – Просто не передать, какое это удовольствие – работать с животными, которые не боятся. Сущий рай.

Да уж, подумал Аркадий. Земельный участок отделяли от реактора всего четыре километра рыжего леса. Даже на этом расстоянии саркофаг четвертого реактора и полосатая красно-белая труба угрожающе возвышались над деревьями. Аркадий предположил, что огород на самом деле всего лишь опытный участок.

– Нет, – возразил Алекс, – Ванко продает выращенные плоды. Люди будут ими питаться, и запретить это почти невозможно. У меня был большой пес, ротвейлер, для охраны участка. Как-то ночью я работал, а он вдруг залаял. И все никак не останавливался. А потом вдруг замолк. Минут через десять я вышел с фонарем и увидал стаю волков, поедающих моего пса.

– И что случилось потом?

– Ничего. Я прогнал их парой выстрелов.

«Москвич» с плохим глушителем проехал по дороге к Припяти. Не останавливаясь, Ева Казка оглянулась на Аркадия с Алексом.

– Новая мать Тереза, – сказал Алекс. – Святая бесполезных добрых дел. Ездит по деревням – ухаживает за увечными и хромыми, которых вообще не должно здесь быть. – Черный дым выползал из выхлопной трубы «Москвича» как плохое настроение.

– Вы ей нравитесь, – сказал Алекс.

– В самом деле? Я так не думаю.

– Очень нравитесь. Вы романтик. Когда-то и я был таким же. Может, сигарету? – Алекс раскрыл пачку.

– Спасибо.

– Я бросил курить перед тем, как приехал в зону. Здесь все как на ладони.

– Но радиоактивность слабеет.

– Отчасти. Сейчас самую большую тревогу вызывает цезий. Он действует на кости. Поступает с кровью в костный мозг и останавливает выработку тромбоцитов. И тогда ваш кишечник становится чувствительным к радиации, а цезий печет его, как на огне. Это при условии, что все идет хорошо и реактор не рванет снова.

– А это возможно?

– Возможно. Никто толком не знает, что творится внутри саркофага, а мы лишь предполагаем, что свыше сотни тонн уранового топлива по-прежнему сохраняют там высокую температуру.

– Но ведь саркофаг – защита от нового взрыва?

– Нет. Это просто ржавое ведро, решето. Каждый раз при дожде он протекает, радиоактивная вода уходит в грунтовые воды, те – в Припять, которая впадает в Днепр, а воду из него пьют в Киеве. Может быть, потом люди и заметят что-то. – Алекс вытащил из карманов две маленькие бутылочки водки, вроде тех, что продают в самолетах. – Знаю, вы пьете.

– Что-то уж слишком рано.

– Да ладно вам, это зона. – Алекс свинтил и выбросил пробки. – Ваше здоровье!

Аркадий помедлил, но из вежливости все же взял бутылочку и выпил ее содержимое залпом. Водка пошла хорошо.

– Считаю, что с сигаретой и глотком водки день в зоне прожит не зря.

Хотя Алекс и сказал: «Общее правило для передвижения вокруг зоны – это оставаться на асфальте», – но сам он его не придерживался. Его излюбленный маршрут – через насыпи и впадины засыпанной деревни. Своей «тойотой» Алекс правил, как лодкой.

– Выключите свой дозиметр.

– Что? – Аркадий был ошарашен.

– Если вам нужна экскурсия, то вы получите ее, но на моих условиях. Выключите дозиметр. Я не собираюсь слушать его трескотню весь день. – Алекс ухмыльнулся. – Валяйте, ведь у вас есть вопросы. Где же они?

– Вы были физиком, – начал Аркадий.

– Когда я в первый раз приехал в Чернобыль, то был еще физиком. Потом переключился на радиационную экологию. Разведен. Родители умерли. Партийность: анархист. Любимый спорт: водное поло, тоже разновидность анархии. Домашних животных не держу. За исключением беспорядочного поведения, никаких приводов. Я был поражен, что моя особа привлекла внимание старшего следователя из Москвы, и еще, должен признаться, мой ассистент Ванко чуть не наложил в штаны, узнав о том, что ищете браконьера. Думает, вы его подозреваете.

– У меня очень мало информации.

– Именно это я и сказал Ванко. О, забыл добавить, любимый писатель: Шекспир.

– Почему Шекспир? – Аркадий держался за поручень, так как грузовик ехал по кирпичам.

– Мой любимый персонаж из Шекспира – Йорик.

– Череп шута в «Гамлете»?

– Точно. Ни строчки, а роль замечательная. «Бедняга Йорик! Я знал его… Это был человек бесконечного остроумия…»[2] Разве это не самое лучшее, что можно сказать о любом? Я не против, чтобы меня откапывали каждую сотню лет и кто-то говорил: «Бедняга Александр Герасимов! Я знал его».

– Так вы человек бесконечного остроумия?

– Стараюсь как могу. – Алекс нажал на акселератор, словно они ехали по минному полю. – Но мы с Ванко не так уж много и знаем о браконьерах. Мы всего лишь экологи. Проверяем свои капканы, окольцовываем то или иное животное, берем пробы крови, делаем анализы ДНК. Мы редко убиваем животное, по крайней мере млекопитающее, и в здешних лесах нет барбекю. Даже и не помню, когда последний раз сталкивался с браконьером или сборщиком утиля.

– Вы ставите капканы в зоне, а браконьеры там тоже охотятся. Может быть, и сталкивались.

– Поверьте, не помню.

– Я разговаривал с браконьером, его поймали с арбалетом. Нарушитель сказал, что тот, другой, которого он принял за охотника, приставил ружье к его голове и сделал предупреждение. Браконьер описал того мужчину – примерно два метра ростом, стройный, зеленые глаза, короткие темные волосы. – По описанию человек весьма сильно походил на Алекса Герасимова. Аркадий откинулся назад, чтобы лучше рассмотреть ружье, подпрыгивающее на заднем сиденье. – Браконьер сказал, что ружье было фирмы «Протекта», калибр 12 миллиметров, револьверного типа.

– Хорошее универсальное ружье. Эти типы используют арбалеты, потому что с ними можно охотиться бесшумно, но вряд ли являются хорошими стрелками, хотя и воображают себя таковыми. Обычно браконьеры промахиваются, раненый зверь убегает, а потом несколько дней истекает кровью и в мучениях подыхает. Однако ствол ружья к голове – это слишком. А этого браконьера будут судить?

– Он должен сам признать, что нарушает закон, а до тех пор разве его отдашь под суд?

– Настоящая дилемма. Знаете, Ренко, я начинаю понимать, почему Ванко боится вас.

– Ерунда. Мне нравится быть в дороге. Иногда движение пробуждает память. Вынимая зверя из капкана, вы могли вспомнить, что столкнулись с кем-то именно здесь.

– Неужели?

– Или, может быть, кто-то подошел к вам и сказал, что случайно сбил машиной лося, и спросил, можно ли его есть без опасности заразиться – лось уже мертвый, а мясо пропадает.

– Вы так думаете? Да при столкновении с лосем от машины мало что останется.

– Это просто предположение.

– А я бы не советовал соваться в этот лес.

Стена ржавеющих сосен тянулась, насколько хватало взгляда, по обе стороны дороги. Ветви засохли, на них не было ни шишек, ни белок, и, если не принимать во внимание их легкое покачивание от вспорхнувшей птицы, деревья стояли неподвижные, как декорация. Бедняга Йорик. Я знал его. Аркадий представил череп на каждом дереве. Что-то призрачное сделало пируэт на фоне деревьев. Поколыхалось, как носовой платок, и умчалось.

– Белая ласточка, – сказал Алекс. – За пределами Чернобыля таких немного.

– Браконьеры сюда забредают?

– Нет, они знают места получше.

– А вы?

– И мы знаем, устоять трудно – мы тоже понемногу браконьерим. Видели бы вы этот лес зимой – земля покрыта снегом, как живот безобразными шрамами, и деревья яркие, как кровь. Люди называют этот лес рыжим или волшебным. Звучит как сказка, не так ли? И не волнуйтесь – ведь власти постоянно твердят: «Соответствующие меры будут приняты, ситуация находится под контролем…»

Они проехали вдоль рыжего леса к месту, засаженному молодыми сосенками. Алекс выскочил из грузовика и сорвал веточку.

– Посмотрите, какой чахлый и уродливый кончик. Из этого никогда не вырастет дерево, только куст. Но это шаг в правильном направлении. Администрация рада видеть наши новые сосны. – Алекс распростер руки и объявил: – Через два с половиной века здесь все будет чистым. Кроме плутония – он исчезнет спустя двадцать пять тысяч лет.

– Есть на что надеяться.

– Я тоже так считаю.

И все-таки Аркадий обнаружил, что ему стало легче дышать, когда рыжие сосны уступили дорогу смешанному лесу из ясеней и берез. У подножия дерева Алекс развел в стороны высокую траву, чтобы открыть проход, ведущий к клетке, в которой, как показалось Аркадию, скорчилась полевая мышь.

– Clethrionomys glareolus, – сказал Алекс. – Полевки. Или, может быть, суперполевки. Скорость мутации среди наших маленьких друзей ускорилась здесь примерно из-за тридцати факторов. Может быть, в следующем году подсчитают. Одна из причин столь быстрой скорости мутации у полевок состоит в том, что полевки размножаются очень быстро, а радиация действует на растущий организм гораздо сильнее, чем на взрослый. На кокон радиация действует, а на бабочку нет. И вот вопрос: как действует радиация вот на этого приятеля? – Алекс открыл верх клетки и поднял полевку за хвост. – Ответ: ему безразличны радионуклиды. Он боится совы, лисы, ястреба. Он мечтает о еде и теплой норке. Зверек думает, что радиация – это самый крошечный фактор, влияющий на его выживание, и он прав.

– А для вас какой самый важный фактор выживания? – спросил Аркадий.

– Позвольте вам кое-что рассказать. Мой отец был физиком. Он работал на одном из тех секретных заводов на Урале, где хранилось ядерное топливо. Израсходованное топливо все еще обладает высокой радиоактивностью. Внимания безопасности уделялось там мало, и топливо взорвалось – взрыв был не ядерный, но химически очень грязный и радиоактивный. Все делалось тайно, даже зачистка, которая оказалась быстрой и небрежной. Тысячи солдат, пожарных и специалистов пробирались через развалины, включая физиков под предводительством моего отца. После здешней аварии я позвонил ему и сказал: «Папа, хочу, чтобы ты сказал мне правду. Твои коллеги по уральской аварии, как они?» Отец немного подумал и ответил: «Они все умерли, сынок, все до единого. Из-за водки».

– И поэтому вы пьете, курите и разъезжаете вокруг радиоактивного леса?

Алекс бросил полевку обратно в клетку, которую заменил на пустую.

– Допускаю, что по статистике все перечисленное вредит здоровью. В индивидуальном же плане статистика вообще ничего не значит. Думаю, что меня, вероятно, схватит в когти какой-нибудь «ястреб». И еще думаю, вы, Ренко, очень похожи на меня. По-моему, вы ждете своего «ястреба».

– Может быть, «ежа».

– Нет, уж поверьте, определенно «ястреба». А теперь немного прогуляемся.

Алекс нес ружье, а Аркадий клетку. Шаг за шагом лес вокруг них менялся – от чахлых деревьев к более высоким и более крепким букам и дубам, в их кронах весело щебетали птицы.

– Вы когда-нибудь встречались с Пашей Ивановым или Львом Тимофеевым? – спросил Аркадий.

– Знаете, Ренко, некоторые люди оставляют проблемы позади, когда входят в лес. Они общаются с природой. Нет, я никогда не встречал ни того, ни другого.

– Вы были физиком. Поступили, как и они, в Институт высоких температур.

– Они были старше, учились до меня. Почему все сходится на физиках?

– Это дело поинтереснее, чем банальный домашний скандал. Хлорид цезия – это не столовый нож.

– Вы можете разжиться хлоридом цезия во множестве лабораторий. Учитывая экономическое состояние страны, вы, вероятно, уговорите ученого откачать немного хлорида на свои нужды. Люди крадут даже боеголовки, не так ли?

– Для перевозки хлорида цезия потребовался бы профессионал, верно?

– Любой приличный специалист. На атомной электростанции все еще трудятся сотни специалистов для поддержания ее в рабочем состоянии. Слишком многих вам придется опрашивать.

– Если человек, использовавший цезий в Москве, тот же самый, который убил здесь Тимофеева, разве это не сузило бы поле розыска?

– Сузило бы до сотен специалистов.

– Не совсем так. Специалисты живут в часе езды отсюда. Они ездят на электростанцию поездом, отрабатывают свою смену и возвращаются домой. Они не бродят вокруг зоны. Нет, человек, который перерезал Тимофееву горло, является сотрудником охраны, самоселом или браконьером.

– Или ученым, живущим в зоне? – спросил Алекс.

– Возможно. – Но маловероятно, подумал Аркадий. В Чернобыле не вели никакой особой научной работы. Все сводилось к очистке территории и мониторингу.

– Цезий – это слишком сложный способ убить кого-то или свести с ума.

– Согласен, – сказал Аркадий. – Дело в том, что, несмотря на угрозу жизни, ни Иванов, ни Тимофеев не обратились в милицию или собственную службу безопасности, а это заставляет предположить, что они получили некое послание.

– Тимофееву перерезали горло. Ну и где же таинственное послание?

– Может быть, оно лежало там, где нашли Тимофеева, – у входа на деревенское кладбище. Либо Тимофеев приехал из далекой Москвы лишь для посещения кладбища, либо кто-то приложил немало усилий, чтобы Тимофеев там оказался. Кто заметил перерезанное горло?

– Думаю, кто-то из побывавших в рефрижераторе. Могу сказать вам, что люди очень огорчились, узнав, что в нем находится труп. Им пришлось потом все очищать.

– Тогда зачем идти в рефрижератор, если не для опознания тела?

– Ренко, я и подумать не мог, сколько следственной работы основывалось на беспочвенных предположениях.

– Вот именно.

Теперь их окружали высокие деревья. Тени стали глубже. Корни на земле переплелись в замысловатые узлы. Аркадий пробирался сквозь гигантские листья папоротника, и ему казалось, что вокруг снуют такие же пауки, саламандры и змеи. В конце концов, Алекс остановил Аркадия на краю ярко освещенной солнцем поляны с распустившимися маргаритками, тут и там алели маки. Алекс жестом велел пригнуться и затаиться, а потом показал в дальний конец поляны, где стояли, обернувшись назад, два лося с темными, подернутыми влагой, глазами. Аркадий никогда не находился так близко к лосям на воле. Самка и самец с широко поставленными рогами, настоящий охотничий трофей. Тревога в их глазах отличалась от спокойных, равнодушных взглядов их собратьев в зоопарке.

– Тучные, потому что пасутся в садах, – прошептал Алекс.

– Неужели мы все еще находимся в зоне? – недоверчиво спросил Аркадий.

– Да. То, что видишь с дороги, – это жуткое зрелище – Припять, мертвые деревни, рыжий лес, но значительная часть зоны выглядит вот так. А теперь замрите.

Лоси продолжали спокойно стоять, когда Аркадий поднялся во весь рост. Они вздрогнули, но не тронулись с места.

– Как и тот еж, они потеряли инстинкт самосохранения, – сказал Алекс.

– Они заражены?

– Конечно, как и все здесь. Как и все на земле. Эта местность столь же радиоактивна, как и пляж в Рио. Там много солнца. Вот почему я хотел, чтобы вы выключили свой дозиметр, теперь вы слышите не только его щелканье. Присмотритесь и прислушайтесь. Что вы слышите?

Примерно минуту Аркадий слышал только гул лесной жизни да шлепок своей руки, прихлопнувший какую-то мошку на шее. Сосредоточившись на лосях, Аркадий начал различать их неторопливое жевание, полет стрекоз среди хаотичного мелькания под солнцем насекомых и как фон – недовольно ворчащую с дерева белку.

– В зоне есть лоси, зубры, орлы, лебеди. Чернобыльская запретная зона – лучший заповедник в Европе, потому что города и деревни покинуты, поля заброшены, дороги безлюдны. Потому что деятельность человека для природы хуже, чем крупнейшая атомная авария в истории. Следующему «зеленому», который начнет твердить мне о том, как он хочет спасти животных, я скажу, что если он говорит искренне, то нет средства лучше ядерной аварии. А следующему браконьеру, которого здесь найду, я сломаю не только самодельный арбалет. Если вы обнаружите браконьеров, вам не трудно будет им это передать? Стойте на месте! Посмотрите через левое плечо между двух березок.

Аркадий как можно медленнее повернул голову и увидел за деревьями ряд желтых глаз. Перехватило дыхание. Насекомые словно зависли в воздухе. Обильный пот заструился по груди и спине Аркадия. В следующий миг лоси сорвались с места, в два прыжка преодолели поле и скрылись в лесу. Аркадий оглянулся на березы. Волки ушли так тихо, что Аркадий засомневался, не пригрезились ли они ему.

Алекс снял ружье и подбежал к березам. С нижней ветки он снял клочок серой шерсти и аккуратно положил его в пластиковый пакетик. Сунув пакетик в карман, он любовно похлопал по нему, затем сорвал с березы полоску коры, зажал ее между ладонями, издал длинный, пронзительный свист и воскликнул:

– Да! Жизнь прекрасна и удивительна!

Ева Казка поставила ломберный стол и складные стулья посреди единственной мощеной дороги в деревне. Белый халат свидетельствовал о том, что она врач, в противном случае она бы больше смахивала на усталого механика. Черные волосы слегка приглажены, но отнюдь не зачесаны назад.

По обе стороны этого выездного кабинета раскинулась деревня. Наличники болтались под разбитыми стеклами окон, некогда синие и зеленые стены домов блекли под расползающейся черной плесенью. Во дворах было полно велосипедов, козел и кадок, сваленных в высокой траве, а вокруг в бесконечно медленном падении кренились к земле частоколы. Тем не менее чуть подальше от главной улицы тут и там стояли свежевыкрашенные дома с целыми окнами и причудливыми наличниками, с печным дымком над трубами и козами, щиплющими траву поодаль.

Сидящие на скамейках пожилые женщины в разноцветных платках, ватниках и резиновых сапогах ждали своей очереди, а Ева тем временем осматривала горло маленькой полной женщины со стальными коронками.

– Всем известно, что Алекс Герасимов сумасшедший, – сказала Ева, обращаясь к Аркадию. – Он повернут на своей драгоценной природе. Он все доводит до абсурда. Будет ездить по колдобинам, пока дело не кончится аварией. Закройте рот.

Пожилая женщина послушно стиснула челюсти. Рост женщины, от туго завязанного платка до сапог, вряд ли составлял более полутора метров. Глаза у нее были блестящие и яркие, истинно украинской голубизны.

– Мария Федоровна, ваши давление и сердце – как у женщины лет на двадцать моложе. Однако меня беспокоит полип у вас в горле. Нужно его удалить.

– Надо посоветоваться с Романом.

– Да, где же Роман Романович? Я собиралась осмотреть и вашего мужа.

Мария посмотрела в конец переулка. Из распахнутых ворот показался сутулый мужчина в кепке и свитере. Он вел на веревке корову с черными и белыми пятнами. Оба выглядели замученными.

– Он с коровой, – сказала Мария.

Корова плелась сзади. Дойная корова – довольно ценное имущество, чтобы показывать ее пришлым, подумал Аркадий. Всеобщее внимание было приковано к кормилице. Ступающие по влажной земле копыта издавали чавкающий звук.

Пальцы Евы теребили шарфик, завязанный под воротником медицинского халата. Она не была хорошенькой в привычном смысле слова – контраст белой кожи и черных волос был слишком резким, да и жесткий взгляд не придавал ей шарма.

– Разве нельзя проводить осмотр в каком-нибудь доме? А как же врачебная тайна? – спросил Аркадий.

– Тайна? Для них это развлечение – вместо телевизора. Все они могут обсуждать проблемы своего здоровья, как специалисты. Этим людям по семьдесят – восемьдесят лет. Я не собираюсь оперировать их, если только, например, кто-то не сломает ногу. На людей такого возраста у государства нет денег, инструментов и крови для переливания. Я даже не приглашаю их на прием – Мария никогда не пойдет в город из-за страха, что ей не дадут сюда вернуться.

– Во всяком случае, здесь ей находиться не положено. Это зона, – сказал Аркадий.

Ева повернулась к бабам на скамейке:

– Только приехавший из Москвы может сказать такую глупость. – Судя по выражению лиц, женщины согласились. – Государство закрывает глаза на возвращение сюда стариков. Оно оставило попытки остановить их. Сюда перестали посылать врачей для осмотра. Требуют, чтобы они шли в поликлинику.

– В нашем возрасте идешь в поликлинику и уже не выходишь оттуда, – сказала Мария.

– Разве вы не видели телевизионные шоу с красотками в купальниках, оставленными на необитаемом тропическом острове с целью посмотреть, выживут ли они там? – Ева кивнула в сторону Марии и ее подруг: – Вот они выжили. – Доктор представила женщин: – У Ольги сморщенное лицо и мутные очки. На костылях – это Нина. У Клары резкие черты лица женщины-викинга, косички и всякое такое. Мария у них за главную.

– Что вы расследуете? – обратилась к Аркадию Мария.

– В середине мая возле вашего деревенского кладбища обнаружили труп мужчины. Я надеялся, что одна из вас, может быть, видела или слышала кого-то, заметила что-нибудь странное, может быть, машину, – ответил Аркадий.

– Май был дождливым, – сказала Мария.

– А это было ночью? – вступила в разговор Ольга. – Если ночью, да еще и шел дождь, никто и носу наружу не высовывал.

– У кого-нибудь из вас есть собаки?

– Ни одной, – твердо сказала Клара.

– Волки едят собак, – пояснила Нина.

– Я это слышал. Знаете ли вы Катамаев? Их сын работал в здешней милиции.

Женщины покачали головами.

– А фамилия Тимофеев вам знакома? – спросил Аркадий.

– Я вам не доверяю, – сказала Ева. – Действуете, как настоящий сыщик, словно вы в Москве. Это «черная» деревня, и люди здесь – как призраки. Кто-то из москвичей здесь умер, отмучился. Мы ничего не должны Москве, она ничего для нас не сделала.

– А имя и фамилия Паша Иванов вам известны? – спросил Аркадий женщин.

– Вы хуже Алекса, – сказала Ева. – Для него животные превыше людей, но вы еще хуже. Просто бюрократ со списком вопросов. Посмотрите, как и чем они живут! Детям и внукам разрешено посещать их только раз в год. Русские обещали деньги, лекарства, врачей. И что же они имеют? Алекса Герасимова и вас. Он по крайней мере ведет исследования. Почему Москва прислала именно вас?

– Чтобы избавиться от меня.

– Я понимаю почему. И что же вы здесь нашли?

– Не много.

– Да что вы? Смертность здесь вдвое превышает естественную. Сколько людей умерло в результате аварии? Одни говорят, что восемьдесят человек, другие заявляют о восьмидесяти тысячах, третьи называют цифру в полмиллиона. Знаете ли вы, что уровень раковых заболеваний в районе Чернобыля в шестьдесят раз выше, чем где бы то ни было? Конечно, вам это ни к чему. Это так утомительно и угнетающе.

Ева злилась, нападала на Аркадия. Это похоже на мучения сокольничьего, держащего на перчатке не до конца прирученную хищную птицу.

– Я бы хотел задать вам несколько вопросов, но лучше где-нибудь в другом месте.

– Нет, только здесь – пусть женщины немного развлекутся. Итак, перед нами выступает русский зануда. – Ева открыла пачку сигарет и поделилась ими со своими пациентками. – Мы вас слушаем.

– Есть ли у вас наркотические средства? – начал Аркадий.

– Да, есть. Правда, немного, но есть.

– Следует ли держать их в морозилке?

– Да.

– И некоторые заморожены?

– Один или два вида.

– Где?

Ева Казка сделала глубокую затяжку.

– В морозилке, очевидно.

– У вас своя морозилка или вы пользуетесь рефрижератором столовой?

– Должна признать, что у вас мысли только в одном направлении и это, должно быть, неотъемлемая черта вашей профессии.

– Так вы храните лекарства в рефрижераторе?

– Да.

– Вы видели там труп?

– Я вижу много трупов. У нас больше смертей, чем рождений. Почему вы об этом не спрашиваете?

– Видели тело Льва Тимофеева?

– И что, если видела? Я, конечно же, не знала, кто он такой.

– И оставили запись, что Тимофеев умер не от сердечного приступа.

Мария и другие женщины на скамье смотрели то на Еву, то на Аркадия, словно наблюдали теннисный матч. Ольга сняла очки и протерла их.

– Пожалуйста, подробности.

– Труп был в костюме, завернут в полиэтиленовую пленку. Я никогда не видела его раньше. Вот и все.

– Вам говорили, что у него случился сердечный приступ?

– Не помню.

Аркадий помолчал. Иногда лучше сделать паузу, особенно с такой нетерпеливой публикой, как Мария и ее подруги.

– По-моему, я слышала от работников кухни, что у него был сердечный приступ, – сказала Ева.

– Кто подписал свидетельство о смерти?

– Никто. Ни один человек не знал, кто он, как умер и сколько времени пролежал мертвым.

– Но вы же неплохо в этом разбираетесь. Я слышал, что вы побывали в Чечне. Не каждый украинский врач побывал на переднем крае с российской армией.

Глаза Евы загорелись.

– У вас неверные сведения. Я была с группой врачей, документирующих зверства российских военных против чеченского населения.

– Вроде перерезанных глоток?

– Именно. У трупа в рефрижераторе горло было перерезано взмахом длинного острого ножа, удар нанесен сзади. По направлению разреза можно предположить, что голову запрокинули назад. Человек стоял на коленях или сидел, или убийца был роста выше среднего – не менее двух метров. Поскольку перерезали трахею, человек не издал ни звука, и, разумеется, поэтому никто ничего не услышал.

– В протоколе говорится, что его «потрепали волки». Имеется в виду лицо?

– Такое случается. Это зона. Как бы то ни было, я не хочу быть втянутой в ваше расследование.

– Труп лежал на спине?

– Не знаю.

– А разве тот, кому сзади перерезают горло, как правило, не падает вперед?

– Я видела труп в рефрижераторе, вот и все. Вы просто маньяк. В этой глобальной трагедии сотни тысяч человек умерли и продолжают медленно и мучительно умирать, а вы занимаетесь одним-единственным мертвым русским.

Старик направил корову в сторону ломберного стола. Несмотря на жару, на Романе Романовиче было надето два свитера. Его розовое, упитанное лицо с белой щетиной и беспокойная улыбка, предназначенная Марии, характеризовали его как человека, который давным-давно усвоил, что хорошую жену лучше слушаться.

– Знаете, как Россия поступила с радиоактивным молоком после аварии? – спросила Ева Аркадия. – Смешали радиоактивное молоко с чистым. Потом повысили допустимый уровень радиоактивности молока до нормы ядерных отходов и таким образом сэкономили государству около двух миллиардов рублей. Ловко?

– Молока? – Старик потянул Аркадия за рукав.

– Он хочет узнать, не хотите ли вы купить молока, – теребя шарфик, пояснила Ева. – Не хотите ли молока вот от этой коровы?

– От этой коровы?

– Да. Парное молоко.

– Только после вас.

Ева улыбнулась и сказала Роману:

– Следователь Ренко благодарит вас, но отказывается. У него аллергия на молоко.

– Спасибо, – пробормотал Аркадий.

– Не за что, – пожала плечами Ева.

– Ему надо поужинать, – сказала Мария. – Мы прилично накормим, не то что в столовой. На вид он человек хороший.

– Нет, боюсь, что следователь торопится обратно в Москву. Может быть, вместо него пришлют деньги или лекарства, хоть что-то полезное. Может быть, сделают вам сюрприз.