"Волки сильнее собак" - читать интересную книгу автора (Смит Мартин Круз)

6

Капитан Марченко вел машину одной рукой и помахивал радиомикрофоном в другой, как командир танка.

– Это хорошо. Мы обязательно докажем, что есть закон и порядок в зоне. Даже здесь! Мародеры крадут иконы из деревенских часовен, забираются в дома простых людей и тащат иконы оттуда. Ну, теперь он у нас в руках. Поля развезло – ни пройти, ни проехать, а на этой дороге движение слабое. Ага, вот он! Хищник на виду!

Точка на горизонте выросла в мотоцикл с коляской – машина слабенькая, в таких сельские жители возят на продажу кур. Серое небо не прибавляло оптимизма. По обе стороны дороги стояли мертвые рыжие ели, а специальные указатели обозначали места, где зарыты избы и сараи, оказавшиеся настолько зараженными, что их нельзя было вывезти на грузовиках или сжечь.

Капитан Марченко раскачивался в милицейской машине – это он пригласил Аркадия помочь преследовать вора, который проскочил пропускной пункт с иконой в мотоциклетной коляске. Из переговоров по рации Аркадий понял, что чуть дальше находится еще одна милицейская машина. Ясно, что капитан был просто счастлив превратить следователя из Москвы в зрителя поневоле.

– Мы не можем позволить себе роскошь иметь следователей, как в Москве, но свое дело знаем.

– Уверен, что в Чернобыле есть свои следователи.

– Чорнобыль. По-украински говорят – Чорнобыль.

Верхний слой почвы по большей части засыпали песком. До самого леса земля была выровнена бульдозерами, но имелись и крутые горки. Все это заставляло мотоциклетного слаломиста метаться с одной стороны дороги на другую на расстоянии не более ста метров, и хотя водитель старался вовсю, Марченко неизбежно настигал его. Аркадий видел, что мотоцикл маленький, объем примерно 75 кубических сантиметров, синий, с номерным знаком.

– Они преступники, Ренко. Именно так вы должны к ним относиться. А то водите дружбу, оставляете еду и деньги, словно именинникам. Хотите найти информаторов? Думаете, один мертвый новый русский важнее регулярной милиции? Возможно, он и был большой шишкой в Москве, но здесь он пустое место. Звонили из его офиса. Полковник Ожогин просил за вами следить. Я сказал ему, что вы нигде ничего не добились.

Чтобы определить местонахождение того самого самосела, Аркадий за три недели составил реестр нелегалов зоны: стариков, самоселов, сборщиков утиля, браконьеров и воров. Старики прятались, но не покидали насиженных мест. Сборщики утиля разъезжали на легковых машинах и грузовиках. Браконьеры, как правило, добывали оленину или мясо дикого кабана для ресторанов Киева и Минска. Похитители икон были просто неуловимы.

– Почему Тимофеев оказался здесь? – спросил Аркадий. – Что связывало его с Чернобылем? Как связаны между собой Тимофеев, Иванов и Чернобыль? Сколько убийств тут происходит?

– Ни одного. Только ваш Тимофеев, только русский. Если бы не он, у меня был бы идеальный послужной список. Я мог бы уехать отсюда с чистой анкетой. Почему вы думаете, что Тимофеева убил кто-то из здешних? Откуда нам знать, бывал ли он тут и раньше?

– Нужно расспрашивать. Находить местных жителей и расспрашивать, хотя, признаюсь вам, это нелегко, особенно в частном порядке.

– Такова зона.

Иногда Аркадий думал о зоне как о зеркале в комнате смеха. Все в зоне было искажено до предела.

– У меня масса вопросов по поводу трупа. Милиционер Катамай представил первый рапорт с места происшествия. Я не смог побеседовать с ним, потому что он пропал. Может, у вас есть предположение, где сейчас Катамай?

– Спросите у братьев Воропаев. Они с ним дружили.

Воропаи не горели желанием общаться. Братья знали, что у Аркадия нет никаких полномочий. Тупые, но хитрые, они обменивались понимающими ухмылками, глядели исподлобья и молчали.

– Мне бы хотелось найти Катамая и узнать, кто проводил его к трупу.

– Какое это имеет значение? Тело трепали.

– Что-что?

– Трепали волки.

– Как это?

– Выели глаз.

– Выели глаз? Никто об этом раньше и словом не обмолвился.

– Левый.

– И это сделали волки?

– А почему бы и нет? И немного порвали лицо. Вот почему мы не заметили ножевую рану на горле.

– Тимофеев уже умер, когда появились волки. Он не истекал бы так кровью.

– Крови было не так и много. Вот причина, из-за которой мы решили, что это сердечный приступ. За исключением глаза и носа, лицо оказалось неповрежденным.

– Что было в носу?

– Сгустки крови.

– А одежда?

– Довольно чистая, если учесть, что шел дождь и волки затоптали следы на месте преступления.

Горе-милиционеры в этом смысле волков переплюнули, подумал Аркадий, но прикусил язык.

– Кто осматривал тело во второй раз? Кто заметил разрез на горле? Нет ни фамилий этих людей, ни докладной записки, а лишь одна строчка с описанием раны на шее.

– Мне тоже хотелось знать это. Если бы некоторые не слонялись там, где не надо, считалось бы, что русский умер от сердечного приступа, и вас бы здесь не было, а моя репутация осталась бы чистой.

– Знаете, как говорят о работе милиции? Если у ее сотрудников не варит котелок, значит, и сердце не бьется. – Аркадий пошутил, однако Марченко шутки не понял. Нехорошо получилось, подумал Аркадий. – Во всяком случае, второй человек, осмотревший тело, знал, что делает. Вот мне и хотелось бы узнать кто.

– Вы всегда все хотите знать. Москвич с кучей вопросов.

– Мне также хотелось бы еще раз взглянуть на машину Тимофеева.

– Знаете, что я вам скажу? У меня нет ни времени, ни людей для расследования убийства. Особенно убийства русского. А какова позиция властей? «В зоне нет ничего, кроме истощившегося урана, мертвых реакторов и насосов. Пошли они подальше! Пусть живут как хотят». Сами видели, как все другие следователи не хотели здесь слишком задерживаться. Тем не менее мы все еще выполняем свои обязанности, вот сейчас с вами. – Марченко посмотрел вперед. – А, вот мы и приехали.

Впереди, там, где мертвые ели уступали место картофельным полям, блокировали дорогу белая милицейская «Лада» и два милиционера. Поля развезло от дождя на прошлой неделе – через них не проехать. Мотоциклист сбавил ход, чтобы оценить заслон, увеличил скорость, наклонился влево и аккуратно провел машину по правой обочине, не придерешься.

Марченко поднял рацию.

– Освободите дорогу.

Милиционеры грустно оттащили «Ладу» на обочину, и Марченко проскочил мимо. Аркадий был рад, что не бросил курить. Если он собирался закончить свои дни в зоне, то к чему отказывать себе в маленьком удовольствии?

– Как с расследованием? – спросил Марченко.

– Не очень. – Аркадий взялся рукой за ремень безопасности.

– Москва есть Москва. А Украина вам нравится?

– Кроме зоны, я не так уж много и видел. Киев – прекрасный город. – Аркадий старался быть дипломатичным.

– А украинки?

– Очень красивые.

– Говорят, самые красивые в мире. Большие глаза, большие… – Марченко жестом показал женские груди. – Раз в год приезжают евреи. Уговаривают украинских девушек ехать в Америку для работы домохозяйками, а потом используют как рабынь и шлюх. Итальянцы такие же гады.

– В самом деле? – Капитан разошелся не на шутку, и Аркадию стало не по себе.

– Ежедневно в Милан отправляется самолет с украинскими девушками, которые кончают там проститутками.

– Но не в Россию же, – сказал Аркадий.

– Конечно, нет. Кто бы поехал в Россию? – Капитан повозился и вытащил из кармана большой нож в кожаном футляре. – Валяйте, выньте его.

Аркадий щелкнул кнопкой, и выскочило тяжелое лезвие с желобком для крови и обоюдоострым концом.

– Как меч.

– Для дикого кабана. Вы не можете в Москве так, верно? – спросил Марченко.

– Охотиться с ножом?

– Нужно быть смелым.

– Уверен, что я не смогу поймать вепря и заколоть его.

– Главное помнить, что это, в сущности, свинья.

– А потом вы их едите?

– Нет, они радиоактивны. Это спорт. Как-нибудь попробуем с вами поохотиться.

Мотоцикл свернул на проселочную дорогу, но Марченко и глазом не моргнул. Дорога нырнула вниз и пошла вдоль поросшего рогозом черного болота, а затем поднялась к саду, полному гниющих яблок. Словно из-под земли вдруг выросли две лачуги, и мотоцикл устремился в просвет между ними, преследуемый Марченко. Внезапно они оказались посреди деревни, которая представляла собой разрушающиеся избы, так ободранные сверху донизу на дрова, что все крыши и окна были перекошены. Во дворах лежали корыта, а стулья стояли на улице, словно принимая последний парад покидающих город. Аркадий услышал писк своего дозиметра. Мотоцикл проскочил сарай насквозь. Марченко следовал за ним всего в десяти метрах – достаточно близко, чтобы Аркадий разглядел в коляске икону и нечто, завернутое в тряпку. Дорога снова пошла вниз, к чахлым ивам, ручью и пшеничному полю, где под порывами ветра осыпалось зерно. Дорога сужалась – деваться мотоциклу было некуда. Совсем как в кино, подумал Аркадий, когда Марченко остановился, а мотоцикл скользнул между деревьев и исчез из виду за пологом листвы.

– Можем пойти пешком. На такой дорожке мы его точно поймаем, – сказал Аркадий.

Капитан покачал головой и указал на радиационный знак, ржавеющий среди деревьев:

– Слишком высокая радиация. Там очень опасно.

Аркадий вылез из машины. Деревья не доходили до ручья, и, хотя трава была высокой, склон оказался крутым и ботинки отяжелели от грязи, Аркадий все же сумел спуститься. Марченко крикнул, чтобы Аркадий остановился. Он увидел, что из-за деревьев появился вор. Хотя мотоциклист и слез, чтобы протолкнуть свою машину, она не двигалась с места, изрыгая дым и разбрызгивая грязь. Мотоциклист оказался коротышкой в кожаной куртке и кепке, лицо его было обмотано шарфом. Икона Богородицы в золотых одеждах выглядывала из коляски. Аркадий едва не схватил ее, когда мотоцикл тронулся с места и, накреняясь вперед, поехал по такой заросшей дороге, что трава следом за ним тут же распрямилась. Аркадий был достаточно близко и сумел разобрать на крышке мотора надпись: «Сузуки». Мотоцикл катился вниз, подпрыгивая на выбоинах, Аркадий был на шаг позади, не отставал и Марченко. Аркадий споткнулся об указатель радиации, но все еще мог схватить мотоцикл, когда тот сделал рывок через русло ручья, отбрасывая камни. Аркадий уже приготовился ухватиться за коляску, но подъем от ручья на другой стороне оказался круче, пшеница скользкой, а мотоцикл имел больше пространства для маневра. Аркадий бросился к заднему крылу, ухватился за него, но в руках у него остался только отражатель, а мотоцикл оторвался сначала на метр, затем на пять, а потом и на все десять метров. Похититель икон покатил дальше, Аркадий же упал на колени и прекратил погоню. Пыхтя как паровоз, к нему подошел Марченко.

На вершине желтого холмика виднелись голые силуэты мертвых деревьев. Мотоциклист поднялся по склону к деревьям, остановился и обернулся. Марченко вытащил «Вальтер РР» и прицелился. «Хороший стрелок попал бы с такого расстояния», – подумал Аркадий. Пистолет дергался в такт дыханию капитана. Мотоциклист не шевелился.

Наконец Марченко спрятал пистолет обратно в кобуру.

– Мы перешли границу. Ручей – это граница. Мы в Белоруссии. Я не могу стрелять в людей, находящихся в других странах. Стряхните пшеницу. Она сильно заражена. Здесь везде высокая радиоактивность.

Слепни кружились вокруг мужчин, когда они тащились назад к машине. Унижений сегодня хоть отбавляй, подумал Аркадий. Когда переходили ручей, он из любопытства включил дозиметр и, едва услышав сердитое щелканье, тут же выключил.

– Можете отвезти меня назад в Чернобыль? – спросил Аркадий.

Капитан поскользнулся и упал в грязь. Поднявшись, он проревел:

– Чорнобыль! По-украински это Чорнобыль!

В Чернобыле Аркадий жил в комнате обшитого металлическими пластинами общежития. Здесь имелись кровать со стеганым одеялом, тесаный письменный стол со следами тушения сигарет, тусклая лампа и груда пыльных папок.

Бригада следователей из Москвы не совсем зря потратила время. Они искали хоть какую-то связь между Тимофеевым, Ивановым и Чернобылем. В конце концов, перед тем как обрести второе призвание в бизнесе, оба были физиками, жили в Москве по соседству и подружились еще в детстве. Иванов являлся прирожденным лидером, а Тимофеев слыл его верным помощником, причем и тот и другой имели тягу к науке, успешно окончили специальные школы и получили распределение в Институт высоких температур под крыло его директора, самого академика Герасимова. Для них работа атомной электростанции была бы столь же понятным делом, как вождение автомобиля. Сыщики установили, что у Иванова с Тимофеевым не имелось ни родственников, ни друзей в Чернобыле. Никто из институтских преподавателей или студентов-однокашников не приезжал к ним из района Чернобыля. Тимофеев и Иванов никогда не бывали там до аварии.

Так какая же тут связь?

Личное дело полковника Георгия Ивановича Ожогина, начальника службы безопасности «НовиРуса», было образцово-показательным: «мастер спорта», «самоотверженный сотрудник КГБ». Инспектор отдела кадров, правда, не уточнил, в чем состояла эта самоотверженность, и ограничился лишь упоминанием о спортивных достижениях Ожогина на «международных дружеских и атлетических соревнованиях в Турции, Алжире и Франции». Возраст: 52 года. Жена: Софья Андреевна Ожогина. Дети: Георгий, 14 лет, и Ванесса, 12 лет. Аркадий не был членом следственной бригады. Иначе он, вероятно, не терял бы из виду мысль, что единственным человеком, имевшим доступ во все зараженные радиацией помещения, являлся начальник службы безопасности «НовиРуса». Тем не менее полковник сам предложил допросить его с использованием «сыворотки правды» и гипноза и прошел обе проверки, поэтому следственная бригада обходила Ожогина стороной.

Следователи не знали, что делать с Риной Шевченко. Паша Иванов сделал своей любовнице превосходные, но совершенно фиктивные документы: свидетельство о рождении, школьный аттестат, профсоюзный билет и пропуск в квартиру. В то же самое время из милицейских справок было ясно, что несовершеннолетняя Рина убежала из сельскохозяйственного кооператива под Санкт-Петербургом, нелегально перебралась в Москву и сначала зарабатывала на жизнь проституцией. Следователи оказались перед дилеммой – распространяется ли на Рину протекция столь сильного покровителя и после его смерти? По совету юристов, которых предложили Рине два ее приятеля, Кузьмичев и Максимов, она отказалась вторично встретиться со следователями. Спрашивали ли они об ее украинской фамилии? Ну и что же, у миллионов русских украинские фамилии. Аркадий не мог представить себе Рину заражающей квартиру Иванова цезием. Он видел, что у Рины сил хватает лишь на то, чтобы снова и снова смотреть видеопленки, на которых остался Паша.

Следователи питали неприязнь к Роберту Аарону Хоффману. Возраст: 37 лет. Национальность: американский еврей. Занятие: бизнес-консультант. Фотография Хоффмана, сделанная для визы, демонстрировала маленькие глазки и одутловатое лицо. Согласно милицейской справке, Хоффман украл компьютерный диск из квартиры Иванова, и хотя диск вернули, были основания полагать, что Хоффман изменил его содержимое, чтобы внести сумбур во всю компьютерную сеть «НовиРуса». Возможно, что Хоффман также похитил и другие предметы из квартиры. Однако Аркадий видел у Хоффмана только подаренную Ивановым замшевую куртку. И помнил беспробудно пьяного Бобби. Разве человек, самолично разбросавший ядовитый цезий, задержался бы в квартире?

С другой стороны, в июне прошлого года Хоффман прилетел на самолете «НовиРуса» в аэропорт Борисполя, а потом самолетом же вылетел из Борисполя в Чернобыль, как предполагали следователи, «для встречи с друзьями-евреями и, возможно, трансфера алмазов». Он вернулся в Москву тем же вечером. Аркадий старался не заводить разговоров на еврейскую тему, потому что люди, на вид вполне приличные и нормальные, мгновенно начали бы напыщенно разглагольствовать об интригах евреев. Он считал антисемитизм гнетущим и заразным, как чесотка или вши. Капитан Марченко, однако, был прав в одном: по данным следователей, евреи действительно иногда посещали чернобыльское еврейское кладбище. Бобби Хоффман, который не показался Аркадию религиозным, приехал с ними. Аркадий не заметил в Чернобыле ни одного еврея, так зачем же они приезжали?

Кто же еще обратил на себя внимание следователей?

Культурист Антон Ободовский их разочаровал. Быть может, он и угрожал Иванову, но в тот вечер, когда произошло самоубийство Паши, находился в Бутырке, а во время исчезновения Тимофеева был у всех на глазах в московском казино.

Лифтер из дома Паши, кремлевский ветеран, имел доступ только на десятый этаж, о других домах Иванова или Тимофеева и речи не было. Проверка гардероба и квартиры лифтера ничего не дала.

Домашнюю прислугу Тимофеева подвергли медицинской проверке на предмет облучения радиоактивными веществами. Женщины не располагали никакой полезной информацией, а потере волос не придали значения.

С каждым днем Москва утрачивала интерес к делу. В конце концов, Иванов покончил с собой, и безразлично, совершил он самоубийство, помрачившись рассудком от радиации, или же нет. Тимофеев был убит, но не в Москве, и даже не в России. Так или иначе, любое расследование убийства являлось чисто украинской прерогативой, а российская помощь ограничивалась единственным следователем. По правде говоря, не было никакого настоящего расследования вообще. Аркадий иногда чувствовал себя пловцом, который дышит под водой через соломинку – мобильный телефон. Одно время Виктор разыскивал в Москве организации, которые, будучи лабораториями, производили хлорид цезия. Никакого коммерческого использования токсичного вещества не было, однако кристаллы цезия применялись в научных исследованиях. Виктор занимался лабораториями и учеными до тех пор, пока по приказанию Зурина не перестал отвечать на звонки Аркадия. Теперь Аркадий действовал на свой страх и риск. Тем временем акции «НовиРуса» покатились вниз и все пришло в движение.

Хотя чернобыльский кафетерий предлагал борщ, булочки, салат из помидоров, мяса и картофеля, пудинг, лимонад и чай, Аркадия поразило, что члены делегации «Британских сторонников экологии», казалось, были растеряны, они вряд ли хотели есть и боялись угощения. Англичан пугали и сильно накрашенные официантки, которые, возможно, в прошлой жизни были монашками в трапезной.

Алекс встал и изобразил из себя хозяина.

– Мы рады приветствовать всех наших коллег, британских экологов, и в особенности профессора Иэна Кэмпбелла, который останется с нами на неделю. – Алекс указал на бородатого рыжеволосого мужчину, у которого был вид человека, вытащившего жребий. – Профессор, не хотели бы вы сказать пару слов?

– Эта пища местная?

– Местная? – повторил Алекс. Он наслаждался вопросом, как голубоватым дымком своей сигареты. – Мы не вполне готовы назвать ее «продуктом Чернобыля», и все же многое выращено и собрано в окрестностях. – Он картинно вздохнул. – Чернобыль не похож на черноземье Украины, которое знаменито пшеницей. У нас в основном песчаная почва, пригодная для картофеля и свеклы. Зелень местная, лимоны в лимонаде отсутствуют, а чай, по-моему, из Китая. Приятного аппетита!

Не успел Алекс сесть, как с другого конца стола донесся очередной вопрос.

– Вас интересует, радиоактивна ли пища? Ответ на вопрос зависит от того, насколько вы голодны. К примеру, эту калорийную пищу частично выдают низкооплачиваемому персоналу. Да, платят им и калориями, не только деньгами. Официанток хоть отбавляй, они очень кокетливы и сами себе шоу. Вы о еде? Молоко опасно, сыр нет, потому что радионуклиды оседают в воде и альбумине. Моллюски плохи, а грибы еще хуже. Неужели вам подали сегодня грибы?

«Британские сторонники экологии» хмуро уставились в тарелки, Алекс же уселся и стал энергично разрезать мясо. Ванко взял пиалу и сел рядом с Аркадием. Вид у исследователя был такой, словно он только что вылез из норы земляного червя.

– Вы поняли что-нибудь? – спросил он Аркадия.

– Достаточно. Неужели Алекс хочет вылететь с работы?

– Не посмеют. – Ванко медленно хлебал суп. – Отличное средство от похмелья. И жевать не надо.

– Почему Алекса не посмеют уволить?

– Он слишком знаменит.

– А-а-а. – Аркадий внезапно почувствовал себя невеждой.

– Он – Алекс Герасимов, сын Феликса Герасимова, академика. Если Алекс работает, русские дают деньги на исследования, а без него лавочку прикроют.

– Что же его держит?

– Работа слишком интересная. Алекс говорит, что скорее бы расстался с головой, чем с работой. Вчера вечером было веселье. Вы зря ушли.

– Кафе же закрыли…

– А праздник продолжался. День рождения. Знаете, кто может по-настоящему напиться?

Последняя фраза прозвучала в устах Ванко как похвала.

– Доктор Казка. Она крутая женщина. Побывала в Чечне добровольцем. Видела настоящие военные действия. – Ванко вытер тарелку хлебом. Казалось, за длинным столом настал звездный час Алекса, убеждающего гостей как следует взяться за еду.

– Вы что-то говорили вчера вечером насчет браконьеров, – сказал Аркадий.

– Нет, это вы говорили о браконьерах, – уточнил Ванко. – А я думал, вы ищете самосела, который обнаружил этого миллионера из Москвы.

– Может быть. В протоколе говорилось о самоселе, а такие, как он, как правило, обосновываются в Припяти. Им по душе квартиры. У меня складывается впечатление, что для стариков больше подходят «черные» деревни.

Салат Ванко ел из той же тарелки, что и суп. Смахнув с подбородка остатки салата, сказал:

– Это зависит от самосела.

– Не думаю, чтобы они проводили много времени на кладбищах. Там негде спать и нечего красть.

– Будете есть картошку? Она здесь выросла.

– Угощайтесь. – Аркадий пододвинул Ванко свою тарелку. – Расскажите мне о браконьерах.

Ванко говорил с набитым ртом. Хорошие браконьеры – из местных. Неплохо знают окрестные дороги, иначе можно забрести в места с очень высокой радиоактивностью. Браконьеры и сами ели добытое мясо, и сдавали его в рестораны.

– В Киеве.

– А может, и в Москве. Гурманы любят мясо дикого кабана. А дикие кабаны любят выкапывать большие и сочные радиоактивные грибы. Забивайте свиней, которые едят помои, и будете в порядке.

– Учту. Изучаете дикого кабана?

– Дикого кабана, лося, мышь, пустельгу, зубатку и моллюска, а также томаты и пшеницу, и это еще не все.

– Вы должны знать некоторых браконьеров, – сказал Аркадий.

– Почему именно я?

– Вы ставите капканы.

– Само собой.

– И браконьеры их тоже ставят. Может быть, они иногда крадут вашу добычу.

– Может быть. – Ванко ел медленно и задумчиво.

– Не хочу никого задерживать. Хочу только спросить о Тимофееве, когда точно его обнаружили, как он лежал, далеко ли был его автомобиль.

– По-моему, автомобиль нашли на машинном дворе Белы. «БМВ».

– Тимофеев иногда туда заезжал.

– Дорога на деревенское кладбище слишком узка для машины.

– Понимаете, именно такие сведения мне и нужны.

Тем временем снова встал Алекс:

– За водку, первую линию радиационной обороны!

За это выпили все.

Припять была еще страшнее днем, когда ветерок шевелил листву деревьев и создавал иллюзию жизни. Аркадий словно воочию увидел, как длинными рядами уходят люди, как оборачиваются они на свои дома и квартиры, где остались все вещи, одежда, телевизоры, ковры и домашние животные. Взрослые, должно быть, тянули за руки упирающихся подростков, подталкивали растерявшихся стариков и загораживали малышей от солнца. Делали вид, что не слышат вопроса: «Почему?» Терпение, вероятно, было в цене, поскольку медики слишком поздно дали детям йодные таблетки. Слишком поздно, потому что, хотя все и видели огонь в четвертом реакторе, находившемся всего в двух километрах от городка, в первом официальном сообщении говорилось, что ядро реактора уцелело. Дети ходили в школу, но не могли насмотреться на вертолеты, кружащие вокруг столпа черного дыма, их манила зеленая пена, покрывающая улицы. Взрослые узнали, что пена – для защиты электростанции от случайного выброса радиоактивных веществ. Дети бегали по пене, пинали ее, лепили «снежки». Самые бдительные родители позвонили друзьям, живущим за пределами Припяти, сообщив страшную новость, которую, должно быть, от народа скрыли, но им ответили, что в Киеве, Минске и Москве полным ходом идут первомайские приготовления. Праздничные костюмы и флаги готовы. Ничего не отменялось. И все же люди залезали с биноклями на крыши домов и смотрели, как пожарные карабкаются по большим лестницам в реактор и вытаскивают оттуда куски непонятного материала, причем ни один из пожарных не оставался внутри больше минуты. Выход из Припяти разрешался только для борьбы с огнем, и те, кто возвращался с электростанции, мучились от головокружения и тошноты, а также были покрыты странным загаром. В магазине распродали запасы йодных таблеток. Детей отправляли из школы домой с наказами принять душ и попросить маму обязательно выстирать одежду, даже если всю городскую воду отрежет огонь. В новостях из Москвы сообщалось, что на Чернобыльской АЭС произошла авария, но меры по ее устранению принимаются и огонь локализован. Потом вообще запретили покидать Припять. Между аварией и внезапной эвакуацией города прошло три дня. Тысяча сто автобусов увезли пятьдесят тысяч жителей. Им сказали, что они едут на курорт и надо взять с собой самое необходимое – документы, семейные фотографии. Когда автобусы тронулись с места, на земле остались кучи разбросанных фотографий, а дети махали на прощание бегущим за автобусами собакам.

Вот почему любое движение деревьев или высокой травы создавало ложное чувство возрождения. В дверях же и окнах домов зияла пустота. Единственный звук, перемещающийся от дома к дому, был эхом мотоцикла Аркадия. Иногда он представлял себе Припять не столько осажденным городом, сколько нейтральной полосой между двумя армиями, раздольем для снайперов и патрулей. От центральной площади Аркадий поднялся к городскому стадиону по одной улице и спустился назад по другой, между обезглавленных фонарей, возвышающихся над мерной вздыбившейся дорогой. Панно, посвященные науке, труду и будущему, шелушились на фасадах учреждений.

Замеченное движение в одном из окон заставило Аркадия направить мотоцикл к дому и подняться на третий этаж, в гостиную с гобеленами, креслом-кроватью и коллекцией графинов. В спальне валялась груда одежды. Комната девочки была в розовых тонах, на стене висели школьные грамоты и коньки. В спальне мальчика под рекламными плакатами «Феррари» и «Мерседеса» из стеклянного танка торчал игрушечный скелет. Повсюду валялись фотографии – цветные снимки путешествующей по Италии семьи и старые черно-белые портреты предыдущего поколения усатых мужчин и чопорных женщин. Фотографии, видимо, были растоптаны в ожесточенном споре или в отчаянии. На веревке, постукивавшей о раму разбитого окна, болталась кукла – это движение и заметил Аркадий. Сборщики утиля приходили и уходили, проламывая стены, чтобы вырвать электропроводку – цветмет. Всякий раз Аркадий оставлял подобную квартиру с таким чувством, словно выходил из могилы.

Он поехал назад – к главной площади и зданию, где прошлой ночью заметил сборщика утиля. Чемодан и самодельный гриль исчезли. Записки, на которой был номер мобильника Аркадия и знак доллара, тоже не было. Аркадий не знал, охотится он или рыбачит, но был уверен, что находится на правильном пути. Прокурор Зурин понимал, что другой, более уравновешенный, чем он, человек сказал бы так: если чернобыльская атомная авария стала причиной смерти стольких людей, то кто будет дотошно заниматься смертью одного-единственного человека? Ну и что за дело, если Аркадий обнаружил связь между Тимофеевым и Чернобылем? Русские, белорусы, украинцы, датчане, эскимосы, итальянцы, мексиканцы и африканцы, на которых подействовала радиация, когда она распространилась по миру, не имели никакого отношения к Чернобылю, но тоже умирали. Первыми в тот самый день погибли припятские пожарные, получившие облучение внутри и снаружи. Остальные будут умирать долго и мучительно, поколение за поколением. При таком положении вещей кому какое дело было до Тимофеева или Иванова? И все-таки Аркадий не мог остановиться. Разъезжая на мотоцикле по покинутым улицам Припяти, он все больше и больше вникал в суть дела.

Чернобыльское отделение милиции располагалось в кирпичном здании. На углу торчала липа, как перо из шляпы. Марченко встретился с Аркадием на стоянке, с которой исчез конфискованный «БМВ» Тимофеева.

Вместе с чистым камуфляжем капитан нацепил на себя и горькое сожаление.

– Хотели посмотреть еще раз? Слишком поздно. Бела отогнал ее в Киев, пока мы с вами преследовали похитителя икон. И к тому же кто-то в моем собственном отделении сказал Беле, что я уехал. – Марченко наклонил голову. – Прислушайтесь, первый вечерний сверчок. Дурашка, ясное дело. Во всяком случае, я должен извиниться за свой утренний гнев. Чернобыль, Чорнобыль, какая разница?

– Нет, вы были правы, я должен говорить «Чорнобыль».

– Разрешите дать вам совет. Скажите: «Прощай, Чорнобыль».

– Но кое-что произошло.

– Здесь всегда что-то происходит.

– Когда вы обнаружили машину Тимофеева на этом кладбище грузовиков, в ней не было ключей зажигания?

– Не было.

– Это вы буксировали ее сюда с кладбища грузовиков?

– Да, это сделали мы.

– Поподробнее, пожалуйста.

– Перед буксировкой мы поискали ключи, поискали кровь на сиденьях, вскрыли багажник, надеясь обнаружить кровь и другие улики. Ничего не нашли.

– Ничего, наводящего на мысль, что Тимофеева убили где-то в другом месте и отвезли в машине на кладбище?

– Ничего.

– Делали слепки со следов шин у кладбища?

– Нет. Наши машины заездили там все следы.

– Да уж.

– Это «черная» деревня. Радиоактивная. Все делали быстро. И к тому же дождь начинался несколько раз.

– А волчьи следы были? – Аркадий все еще никак не мог в это поверить.

– Большие, как блюдце.

– Кто осуществлял буксировку?

– Мы.

– Кто вел машину?

– Милиционер Катамай.

– Тот самый, который обнаружил труп Тимофеева, а потом исчез?

– Да.

– Дел здесь у него хватает.

– Он знает окрестности. Местный парень.

– И все еще отсутствует?

– Да. Но подобное не всегда преступление. Если он ушел из милиции, значит, ушел. Хотя должен бы сдать форму и оружие.

– Я просмотрел личное дело Катамая. У него были дисциплинарные взыскания. Спрашивали о бумажнике и часах Тимофеева?

– Само собой. Он отрицал, что взял их, и вопрос закрыли. Вам надо встретиться с его дедом и разобраться, что к чему.

– Он из тех, кто живет поблизости?

– Из припятских. Послушайте, Ренко, мы не сыщики, и мир этот необычный. Это зона. Мы забыты всеми. В стране черт знает что, мы работаем за половину зарплаты, и все воруют, чтобы свести концы с концами. Все пропадает, глазом не успеешь моргнуть. Исчезли лекарства, морфий, резервуар кислорода. Получили из армии очки для ночного видения. Пропали. Я был с Белой, когда обнаружили «БМВ» Тимофеева, и я помню его взгляд – дай волю, убил бы меня из-за этой машины. Вот такой здесь народ. Такие и милиционеры. Я знаю, что делает Бела, вижу искры по ночам. Все страдают, а он сколачивает состояние, но мне не дают провести рейд, какой бы я хотел, потому что у Белы есть «крыша» – понимаете, у него есть покровители.

– Я не хотел бы осуждать.

– Не стесняйтесь. Как говорит моя жена, не крадет только ленивый. Воры понятливые. По большей части они просто платят охране на пропускных пунктах. Сегодняшнее утро было исключением. Обычно воры перемещаются из одной «черной» деревни в соседнюю, и, если мы подбираемся слишком близко, они скрываются в область высокой радиации, куда мы ни ногой. Я не собираюсь рисковать жизнью своих людей, даже самых худших, и, может быть, есть тысяча радиоактивных мест, тысяча закутков, куда прячутся воры, а потом вылезают и идут, куда захотят. Если вы знаете кого-нибудь еще, кто хочет сюда приехать, зовите.

Пока они говорили, стало смеркаться. Марченко зажег сигарету и горько улыбнулся, как капитан тонущего корабля:

– Приглашаю всех ваших друзей в Чорнобыль.

Поскольку в кафетерии не было экологов и англичан, Аркадий спокойно поужинал. Перед сном он собирался просмотреть свои заметки, но раздался телефонный звонок Ольги Андреевны из детского приюта в Москве.

– Простите за беспокойство, но вынуждена сообщить: с тех пор как вы уехали, у нас появились проблемы с Женей. Плохо ведет себя, отказывается есть, не хочет общаться с детьми и персоналом. Дважды мы ловили его, когда он уходил ночью из приюта. Это так опасно для мальчика его возраста. Очевидно, это связано с вашим отсутствием. Когда вы собираетесь вернуться?

– Жаль, что не могу сказать точно. Я не знаю. – Аркадий машинально полез за сигаретой, которая помогала ему думать.

– Скажите хотя бы примерно. Боюсь, что будет еще хуже.

– Мой друг Виктор навещал Женю?

– По всей видимости, они пошли на пивной фестиваль. Ваш друг Виктор заснул, а милиция вернула Женю в приют. Когда же вы вернетесь?

– Я не в отпуске, а на работе.

– Можете приехать на следующие выходные?

– Нет.

– А через неделю?

– Нет. Я не за ближайшим углом, и к тому же я ему не отец и не дядя. За Женю я не отвечаю.

– Поговорите с ним. Минутку.

На другом конце провода воцарилась тишина.

– Женя, ты меня слушаешь? – спросил Аркадий.

– Говорите, он у телефона, – послышался голос Ольги Андреевны.

– О чем говорить?

– О своей работе. О месте, где находитесь, какое оно. Обо всем, что придет в голову.

Аркадию пришел в голову только образ Жени, мрачно сжимающего шахматы и книжку сказок.

– Женя, это следователь Ренко. Аркадий. Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь. – Звучит как официоз, подумал Аркадий. – Кажется, ты доставляешь хлопоты хорошим людям из приюта. Пожалуйста, не делай так. В шахматы играешь?

Молчание.

– Человек, который играл с тобой в машине в шахматы, сказал, что ты профи.

Может быть, на том конце провода мальчик его и слушает, подумал Аркадий. А может быть, трубка уже давно брошена.

– Я на Украине, далеко от Москвы, но когда вернусь, не смогу найти тебя, если ты убежишь из приюта. – «О чем же еще говорить? Неужели о человеке с перерезанным горлом?» Аркадий продолжил: – Здесь, как у нас в России, но место более дикое, все заросло. Людей немного, зато есть настоящие лоси и дикие кабаны. Волков не видел, но, может быть, услышу их вой. Говорят, что этот звук не забудешь потом никогда. Ты читал о волчьей стае, которая гонится за санями по снегу, верно? Я с родителями обычно ездил на дачу. А вот в шахматы, как ты, не играл. – Аркадий ни с того ни с сего вспомнил про разряженный пистолет. – Мы приезжали на дачу уже в темноте. Людей в других дачах предупреждали заранее. Молодые офицеры уходили вперед, а когда мы приближались к дому, они встречали отца, завывая по-волчьи. Отец был среди них вожаком. Он пытался научить выть и меня, а я так и не научился.