"Алексей Корепанов. Грустная Снегурочка" - читать интересную книгу автора

в руки не давался, делал короткие перебежки с остановками, словно
дразнил. Истоптали они так с Аозой весь снег, а потом котенок удрал
куда-то за тополя и Аоза осталась посреди пустыря, а портфель ее стоял
на тропинке.
За портфелем ей, наверное, не очень хотелось возвращаться - и она за
ним и не пошла. Просто повернулась к нему - и портфель сам собой поднялся
над тропинкой, пролетел через пустырь, как шайба после броска Фетисова, и
очутился у нее в руках. И она спокойненько пошла домой.
На этот раз я сидел прочно, не падал и на коньки не натыкался.
Но сидел еще долго, очень долго, даже забыл, что замерз. Думал.
Ну, я постараюсь без особых рассуждений, не люблю я долго рассуждать.
Все равно что в хоккее: начнешь раздумывать - вмиг шайбу отберут, да еще и
в борт впечатают. Уж лучше сразу перейду к делу, чтобы все до конца стало
ясно. Я ведь не зря начал с грустной Снегурочки. Эту Снегурочку кто-то
подарил папе, когда меня еще и на свете не было, а я уже потом ее у папы
позаимствовал. Где-то я читал, что раньше делали такие парусники в
бутылках. Проталкивали их сквозь горлышко в сложенном состоянии, а потом
дергали за нитку - и кораблик расправлял все свои паруса, так что
приходилось только голову ломать: как же это он такой большой пролез в
такое маленькое отверстие? Ну вот, Снегурочка была наподобие этих
парусников. Тоже в небольшой бутылке, словно замурованная в толще льда, в
белой шубке, белой шапке и розовых варежках. И грустная. Очень похожая на
Аозу.
Я даже хоккей не пошел смотреть, хотя играл "Спартак" и папа стонал и
ахал у телевизора, а мама кричала из кухни: "Алексей, не пугай соседей!"
Куском медной проволоки я обмотал горлышко бутылки с пригорюнившейся
Снегурочкой, сделал петлю и положил бутылку в портфель. И устроился на
диване подумать.
На другой день в школе все было как всегда, только я старался даже не
смотреть на Аозу, чтобы она меня ни в чем не заподозрила. И еще с Нефедычем
разругался, потому что, оказывается, совсем забыл о матче-реванше с
"шестибэшниками" и оставил дома коньки и клюшку. Сбегать за ними на
перемене я отказался и сунул под нос разъяренному Нефедычу свою
травмированную ладонь, а он обозвал меня эгоистом. Это Сергей-то Нефедов -
меня! Уж кто бы мычал...
Ладно. Вечером у меня были дела поважней. На английском я передал
Володьке Большакову записку. "А в телекинез веришь?" - написал я. Володька
подумал, покосился на Августу Александровну, допрашивавшую унылого Мишку
Аксенова, нашего лучшего защитника, и прислал ответ. "Саня! Думаю, в
принципе он возможен, хотя современная наука об этом ничего не знает".
Современная наука об этом не знала. А вот Аоза знала. И я знал.
Хотя, в принципе, как изъяснялся мой друг Володька Большаков, мог
предположить, что летящий над вечерним пустырем портфель мне просто
привиделся. Именно поэтому я и взял в школу грустную Снегурочку.
После уроков наши ринулись громить "шестибэшников", а я пошел в
школьный спортзал. Десятиклассники играли в волейбол, наш физкультурник
Николай Андреич сидел на специальной лесенке в судейском кресле,
переливчато свистел в судейский свисток и объявлял счет, мяч гулко бухал в
пол, отскакивая от блока, здоровилы-десятиклассники переругивались, а их
девицы визжали на скамейке, хлопали в ладоши, изображая болельщиц-фанаток,