"Данил Корецкий. Рок-н-ролл под Кремлем" - читать интересную книгу автора

Ведь она кожей почувствовала его желание задушить ее. Не облапать, не
изнасиловать даже - уничтожить. Как это у Чехова из школьной программы?
"...Каждый день по капле выдавливать из себя раба". Но она никогда не была
рабыней! Когда Борис Иванович снял с нее этот кожух, стало так легко играть,
она постигла эти рысьи пробежки, мяч в двух руках, бросаешь одной, от плеча,
какая траектория, ни одной осечки! Она поняла, что все надо так делать. Она
стала учиться на одни пятерки. Она поступила в МГУ с первой попытки, она
завоевала столицу!.. Что же он учуял, этот гад иностранец?
Света пришла в себя, когда зеркальная дверь закрылась. Исчезло
изображение высокой красивой девчонки с очень серьезным взглядом. На ручке,
с внутренней стороны двери, появилась белая картонка "Обед". Света
усмехнулась, вздернула повыше подбородок и двинулась дальше по улице. Ошибся
ты, дядя Чехов. Не раба надо выдавливать из себя, а - страх. Боязнь не то
сказать. Не к тому подойти. Не так посмотреть. Вечный страх: как прожить на
одну стипендию, чтобы девчонки, соседки по общежитию, не заметили, что
голодаешь.
Как натянуть налицо скучающе-равнодушную маску, когда кто-то из них
получает посылку из дома, а там шматы душистого сала, четвертина окорока и
пара лещей вяленых, с оторванными головами, чтобы втиснулись в небольшой
посылочный ящичек? Эту бы оторванную и выброшенную на помойку голову, да
кусочек хлеба... это ж сколько можно выгрызть, вытащить ногтями, долго-долго
жевать, с хлебом... Света неожиданно заулыбалась: ничего себе мысли у
московской красавицы, у столичной штучки "семнадцать плюс-минус". Кто б
знал!..
Улыбаться не хотелось, но она удержала на губах улыбку и, гордо вскинув
голову, продолжила свой путь. Конечно, по большому счету, никакая она не
московская красавица: горняцкая смазливая деваха, временно командированная в
Москву. Но никто из окружающих об этом не знает. И не узнает! А она,
конечно, никогда уже в убогий Горняцк не вернется: будет вгрызаться в Москву
белыми крепкими зубами, вцепляться ухоженными ногтями, будто выковыривает
мякоть из вяленой рыбьей головы, но здесь удержится, останется навсегда!
Высокая студентка, в облегающих брючках-бриджах и обтягивающей красной
маечке, уверенно шагала по раскаленной Москве. В конце концов, если не
придираться к мелочам, красавица в Москве и есть московская красавица!
Куда может идти московская красавица, ну-ка догадайтесь? Правильно - к
своему возлюбленному. Московскому, коли уж на то пошло, красавцу... Ален
красив, спору нет. Глаза. Глазищи. Плечи. И карьера обеспечена, и заработок.
Но он не маршальский сын, не внук члена Правительства, он даже не москвич,
как и Света. И идет она не в его родовое гнездо в доме на набережной или в
одну из вот этих, обвешанных мемориальными досками "сталинок" на Горького, с
трехметровыми потолками и раздельными санузлами, нет, всего лишь на квартиру
к его то ли знакомому, то ли родственнику, у которого Ален обитает в дни
увольнительных.
Не москвич. Жаль. А нужен - москвич. Вот такое окошко нужно,- взгляд
Светы зацепил широкое, сверкающее чистотой окно на втором этаже. Фрамуга
приоткрыта, и ветерок шевелит шикарную белую кружевную гардину. Там, за
окошком, паркетный дубовый пол, а не земляной, как у них в бараке, там стены
белые или в этих красивых модных бумагах - как они их называют? Обои. И
стены эти не сочатся копотью...
Отец Светы погиб на шахте восемь лет назад. Взрыв метана. Да и как он