"Владимир Кораблинов. Зимний день" - читать интересную книгу автора

Когда на улице слышались бубенчики, Микульский подходил к окну и
пытался сквозь морозные лилии разглядеть: не Мочалов ли? Часы в конце
коридора протяжно пробили двенадцать, когда внизу зазвенела входная дверь и
кто-то, обивая снег, затопал ногами. "Пожалуйте наверх!" - сказал
коридорный.
Микульский побежал к лестнице. Засыпанный снегом, в огромной медвежьей
шубе по красным ковровым ступенькам поднимался Мочалов.
- Батюшка Павел Степаныч! - подхватывая Мочалова под руку, воскликнул
Микульский. - Слава богу-с! Ох, благодетель, и натерпелся ж я страху!
- Экой пугливый! - улыбнулся Мочалов.
- Так ведь посудите сами, родной... - Микульский припал щекой к
мочаловской шубе. - Сегодня спектакль, билеты на неделю вперед проданы...
Вдруг, думаю, в пути-то...
- Что в пути? - недовольно поднял бровь Мочалов.
- Ну... задержка какая... Сами знаете, ведь бывает с вами...
- Бывает, - вздохнул Мочалов. - Но вот видишь - бог миловал.
Порфишка-то жив?
- Что ему делается, окаянному! И прогнать бы впору, да уж больно гример
хорош... Художник!
- Так за что ж прогонять, коли хорош?
- Пьет, сударь, неделями глушит!
- Ну, брат, это не нами с тобой заведено, - серьезно сказал Мочалов.
Микульский только руками развел.

Выпроводив Микульского, Мочалов задумался.
Он был в Воронеже не в первый раз. Семь лет тому назад он так же, как и
сегодня, въезжал в этот город через московскую заставу; так же, в этих же
номерах встречал его встревоженный Микульский, опасавшийся, как бы Мочалов
не задержался в пути, - все было так же. Разве что тогда весна была, апрель,
над Воронежем стоял густой медовый запах цветущих садов. Да на душе было
спокойней - черт его знает, моложе, что ли, был! - главное, несся он тогда в
Воронеж, как на крыльях, от нетерпения поскорей встретиться с милым другом
своим Алешей Кольцовым...
Сколько вечеров подряд, после спектакля, ходили они вместе прямо из
театра в кольцовский дом, поднимались по темной винтовой лестнице на высокий
мезонин, где жил Кольцов, и за бутылкой вина и чаем засиживались до тех пор,
пока голубели от утреннего света окна и плыл над полусонным городом ранний
перезвон церковных колоколов.
Всю ночь напролет сидели они так, читая нараспев стихи, с задушевной
доверчивостью рассказывая о себе, поверяя друг другу печали свои и радости.
Радостей у обоих было маловато, а горя - хоть отбавляй. И Кольцова, и
Мочалова не баловала жизнь, завистники и недоброжелатели гнусом кишели
вокруг того и другого: литераторы и актеры, литературные и театральные
обыватели.
Труден был путь среди беспросветного мрака, где лишь один огонь
сверкал, разгоняя ночь и освещая дорогу. Этим огнем был их общий суровый и
нежный друг - Виссарион Белинский.
В одну из таких незабвенных ночей Кольцов рассказал Мочалову печальную
историю своей первой любви.
На заре юности, на горе себе и ей, полюбил он принадлежавшую его отцу