"Владимир Кораблинов. Азорские острова" - читать интересную книгу автора

Тетенька же Юлия Николавна в чепце с рюшами, с лентами и тоже в шали, -
та держится прямо, даже надменность какая-то в ее позитуре проглядывает.
Однако, видно, старается не моргнуть перед диковинным ящиком, возле
которого, укрывшись черной хламидой и раскорячась, колдует сам господин
Селиверстов. От усилия глядеть не моргая и происходит, наверно, безучастная
скучность взгляда, что делает схожими обеих старушек, пусть первая съежилась
и робеет, а вторая расфуфырилась и важничает со своими рюшами и ленточками.
Впрочем, что ж удивительного в их сходстве: ведь Юлия-то Николавна родной
дочерью доводится полубабушке.
Она вырастила моего отца. Спасла годовалого, вырвав из рук безумца,
бежавшего от тоски заключения в воронежском доме для умалишенных.
Странная, мрачная история более чем столетней давности с самого раннего
детства тревожно живет в моем воображении. История деда Якова Петровича.

У нас, людей простых, не сановных, древо рода низкоросло, ничтожно. Его
словно бродячая скотина обглодала - ни веток, ни листьев, один голый кол,
прозвище, да хорошо, если два-три имени уцелели в семейных преданиях: дед,
прадед. Редко дальше прадеда повествуют такие родословные.
Самой глубокой стариной в истории нашего семейства была крохотная
полубабушка. Но ведь стыдно сказать, я даже имени ее не знаю.
А прадеда звали Петр Кораблинов. Бабушка моя по матери, Александра
Васильевна Авсенева, говорила, что "учености он был непомерной".
- Да и все с вашей стороны, с кораблиновской, - скорбно вздыхала
почему-то, - ужасти какие все были ученые...
В чем заключалась их ученость - сказать не могу. Вернее всего, в
начетничестве, в науках церковных, а может быть, в искусстве сочинять
проповеди. На такую догадку наталкивает тетрадь семинариста Ивана
Сребрянского, в которой чисто, каллиграфично сделана запись проповеди
"протоиерея Иоанна Кораблинова, сказанная им в Смоленском кафедральном
соборе". В каком году сказана, какого месяца и дня - в записи не упомянуто,
но на внутренней стороне передней корочки тетрадного переплета читаем:

"1817 года
Сентября 26 дня
Проба пера!!!
Проба пера! Проба пера!
Иван Сребрянский".

И далее - с росчерком, с завитушками, все то же - Иван Сребрянский да
Иван Сребрянский, бесчисленно.
Довольно объемистая, самодельно переплетенная, тетрадь эта в четвертку
листа еще недавно, в пятидесятых годах, хранились в библиотеке воронежского
краеведческого музея. Там ли она сейчас и цела ли - не знаю.
И еще один Кораблинов, Василий, достоверно существовал в самом начале
прошлого века. Но о нем я узнал не из семенных преданий, а от Ю. Д.
Гончарова.
В свое время Юрий Данилыч много работал в архивах, доискиваясь правды о
предках Бунина. Случайно в судебных делах воронежской консистории ему
попалось "дело" некоего Василия Кораблинова, деревенского дьячка, которому
за его распутство и кабацкие подвиги грозило заключение в Толшевский