"Владимир Кораблинов. Азорские острова" - читать интересную книгу автора

миллионером по фамилии Сычев. Наши сельские в глаза звали его Василь Матвев,
а за глаза кратко: Сыч.
Автомобили тогда были в редкость, их побаивались. Мчался Сыч по селу,
гудя в трехголосый рожок, лошади шарахались, трещали оглобли, мужики
матерились вдогонку.
Внешность его потом, после революции, смешно и удивительно точно
отразилась в плакатах и карикатурах на буржуев. Он со всех стен глядел -
вислые щеки, глазки-щелки свиные, ничтожный носик затерялся в мясной,
говяжьей красноте лица. А пока я размышлял впотьмах, вдруг брякнуло во дворе
железо и словно бы лошадь всхрапнула. Затем враз залились собаки, кинулись
куда-то, но скоро затихли. Все затихло, и я уснул.
А утром оказалось - лошадей увели.
Потапыч в амбаре спал, возле конюшни, его там ломиком приперли. Он тоже
сычиные крики слышал.
- Это они знак подавали, - сказал Потапыч.
"Они" - то есть конокрады, воры.
Я слышал протяжный крик и как брякнуло железо, - ломали замок, - а
утром увидел тот ломик, каким приперли Потапыча. Это все было вещественно,
все на самом деле, не выдумано.
И потому страшно.

На книжном шкафу стоял гипсовый Гоголь.
Когда-то кипенно-белый, с годами он пылился, темнел, и я помню его уже
серовато-желтого, очень приятного цвета.
Еще там наверху, рядом с Гоголем, хранилась прелестная полированная
шкатулка с блестящими медными крючками-замочками и с двумя дырочками сбоку.
Это была электрическая машинка, которой лечили мою младшую сестренку Зину: у
нее, еще у годовалой, отнялись ноги. Ее много возили по докторам, и кто-то
из них назначил леченье электричеством. Машинка противно жужжала, сухо
потрескивала; мне казалось, что Зине делают больно, и я убегал подальше. Я
очень любил Зину, она была рыженькая, черноглазая.
И вдруг почему-то умерла трехлетней. А ненужную машинку поставили на
шкаф рядом с Гоголем.
В шкафу было множество книг самых разных, от напечатанных в синодальной
типографии "Творений святого Тихона Задонского" до "Ключей счастья" и
"Петербургских трущоб". Толстенная "Библия в картинах". Бог весть каким
ветром занесенное "Откровение в грозе и буре" Николая Морозова. "Потешные
анекдоты про шута Балакирева" и, наконец, карамзинская "История государства
Российского" с гравюрными изображениями древних князей и государей "всея
великия, малыя и белыя". В островерхих царских шапках, тощие, злые,
крючконосые, они казались удивительно похожими друг на друга. Да к тому же
еще у всех в правой руке был шарик - держава, а в левой - прехорошенькая
палочка - скипетр.
Отец благоговел перед скучными карамзинскими книгами, а я их терпеть не
мог. Один вид рыжих переплетов наводил отвращение и скуку. Они и пахли
как-то уныло.
- Это, брат, Россия! - каким-то ненатуральным голосом говорил отец. -
Рос-си-я!
И даже, кажется, значительно воздевал указательный палец.
Но я никак не мог понять, почему именно все эти уродливые, бородатые