"Владимир Кораблинов. Азорские острова" - читать интересную книгу авторакомнаты...
Я уставился на серый, невзрачный дом, на мраморную, прикрепленную к стене доску, где как раз об этом и говорилось. Но быстрое воображение почему-то нарисовало не то, что было там, за тремя окнами; не комнату, в которой Никитин когда-то сочинял свои стихи; не самого Никитина, его хорошо известную по памятнику согбенную фигуру, склонившуюся над шатким столиком; не разбросанные в беспорядке листы бумаги, гусиное перо, чернильницу, - нет, воображение нарисовало распахнутые настежь ворота, вереницу скрипучих телег, мужиков, возы, длинный обоз, потянувшийся из ворот никитинского дома в пыльную, скучную даль Большой Московской улицы, прямо, уныло уходящей к городской заставе, к Задонскому шоссе. Среди множества мужиков, быть может, и сам Никитин находился, провожал ночных постояльцев. "С богом! Час добрый!" - кричал им, стоя у ворот... Что ж удивительного? Так и бывало, наверно. Во всяком случае, с никитинским домом связалась картина выезда извозчиков - тарахтение телег, пыль, дребезжание ведра, привязанного к тележному задку. Но самый дом как обиталище поэта... Что-то такое в нем было, от чего, несмотря на памятную мраморную доску, он казался не настоящим, не подлинным, не никитинским. Но что же? Да ничего особенного, пустяк: длинная желтая вывеска НАСТРОЙКА РОЯЛЕЙ И ПИАНИНО Дом принадлежал одному из дальних родственников Никитина, некоему Алексееву, настройщику. М. Ф. де Пуле: "Вот он - крошечный домик... второй от угла, налево, при повороте с Садовой, с тремя окнами на улицу. Едешь, бывало, к нему в темную осеннюю ночь по едва мощенной и ничем не освещенной улице. Но вот обдают тебя лучи света, и сквозь вспотевшие три окна видишь знакомые листья розовой травки и лилий..." - в окнах этих - то же, что и в других мещанских домишках по соседству - кисейные занавески, красные звездочки герани. И очень уж какой-то будничный, скучный белый ярлычок: "Продаются щенки лягавой породы". Желтая вывеска унижала дом поэта. Пялилась назойливо на прохожих. Рядом с этой яичницей мраморная доска казалась незаметной, как бы случайно, по ошибке прибитой к убогому мещанскому флигельку. Да и сама улица, из Кирочной в честь поэта переименованная в Никитинскую, все равно, как и сто лет назад, была такая же скучная, пыльная. Ни дом, ни улица мне не понравились. Ведь - помните? - всякая поездка в город означала праздник, а тут оказывались самые обыкновенные будни - серые, сонные. Скука. То ли дело - звенящая, грохочущая конка с шестернею хрипящих одров, взлетающая с Большой Девиченской на крутой Петровский спуск! Вагончик мотало - вот-вот сорвется с рельсов, опрокинется, низвергнется в тартарары... Яростные звонки, вопли кучера и верховых поддужных, выстрелы кнутов, охапки искр, летящих из-под копыт остервенившихся лошадей... С маху выносимся к памятнику Петру, к скверу на Дворянской, и все облегченно вздыхают: пронесло, слава те господи! А то ведь и так бывало, что домчат коняги до полугоры да и стоп! И тогда - трудный, на тормозах, спуск вниз, на |
|
|