"Владимир Кораблинов. Азорские острова" - читать интересную книгу автора

Дальше все случилось как-то сразу: в соборе я потерялся. В полумраке
шевелилось многолюдство, все предметы вокруг повторялись и повторялись
бесконечно - иконы, иконы, высокие серебряные свечники, переливающиеся
дрожью множества красноватых и белых огоньков; чужие платья, чужие ноги,
серые каменные плиты пола... Сообразив, что со мною приключилось, я не
закричал, не стал звать маму, а принялся яростно, отчаянно протискиваться
между людскими ногами, норовя как можно ловчее проскользнуть в полутемном,
тесном пространстве; куда? - вряд ли сознавал. Проскользнуть - и только.
Перед глазами смутно мелькали шелковые длинные, до пола, юбки женщин,
тяжелые суконные фалды чьих-то сюртуков, серебряные и золотые пуговицы
мундиров, блестящие голенища тонких лакированных сапог, калоши военных с
медными бляшечками на задниках, с прорезями для шпор... Затем пошла грубая
обувка, остро пахнущая дегтем, мужицкая; наконец - лапти, опорки... И
вдруг - солнечный свет, свежий, ласковый ветерок и обвальный, могучий поток
колокольного звона на просторе широкого монастырского двора.
Какая же сила несла меня сквозь эту кипень людской толпы и, как пробку
из сосуда, вытолкнула на свет, на широкую каменную паперть? И все-таки, куда
я бежал? Мимо калек и нищих, мимо длинных столов, за которыми черные,
волосатые монахи торговали бумажными литографированными иконами, медными
образками и красными кипарисовыми крестиками; мимо стеклянной загородки, где
хранилась ветхая, с пухлыми херувимчиками на белых атласных дверцах карета
Митрофания, будто бы самим царем Петром подаренная ему...
Вот вспоминаю сейчас: было ли мне страшно? Нет, ничуточки. То, что я
испытывал, скорее восторгом назову, а не страхом. Как позднее в удивительных
снах отрочества, когда что ни ночь - летал, летал, высоко взвиваясь и падая
турманом, и просыпался, счастливый от крылатой силы, от диковинной радости,
так и в тот раз, что потерялся: огромный, чужой мир, яркий, праздничный,
громогласный мир, и я - один!
Впрочем, меня скоро нашли. Смеясь и плача, мама взволнованно твердила:
"Володюшка! Володюшка!" Отец был бледен и тоже, кажется, взволнован, однако
нежность выказывать не стал, а, строго сдвинув черные цыганские брови,
погрозил пальцем.
Они оба, как потом рассказывала мама, очень испугались, думали, что
меня украли побирушки.

О том, что нищие крадут маленьких детей, в нашем доме знали из книг.
Среди прочего в долгие зимние вечера были прочитаны вслух "Петербургские
трущобы". Крестовский нагнал такого страху, что когда я уже ходил в гимназию
и вроде бы вырос из маленьких, мама все еще боялась, как бы меня не украли.
В связи с Крестовским и зимними чтениями надо еще раз упомянуть о нашей
деревенской книжнице. Шкаф был набит так плотно, что книга вытаскивалась с
трудом. Помимо классиков, прилагавшихся к "Ниве", тут в тесноте великой
ютилось и множество случайных одиночек вроде "Трущоб", или "Ключей счастья",
или даже декадентских сологубовских "Навьих чар". Однажды в нашем шкафу
появилась удивительная, пестро разукрашенная золотыми завитками толстая
книга. Она даже и не книгой вовсе выглядела, а скорее шкатулкой, вроде той,
где бабушка Александра Васильевна хранила разноцветные мотки гарусных ниток,
мешочки со стеклярусом и какие-то старые, полуобгоревшие свечи. Может быть,
обилие золота на переплете было чрезмерно, но именно оно-то и делало книгу
особенной, не похожей на другие. Название ее было торжественно и несколько