"Владимир Кораблинов. Азорские острова" - читать интересную книгу автораи за кем он мог шпионить в нашем тихом Углянце? Непостижимо. Верней всего,
об этом чудаке пыталась сложиться сказка, и она обязательно сложилась бы от скуки и серости жизни, как в свое время сложилась же про бабу-великаншу на деревянной ноге. Но ярко полыхнул семнадцатый год, и пошли по России такие изумительные были, что никакой сказки не надо. А к востоку и югу разбегались луга и на них - озерки, мочажины и удивительно красивая и причудливая река, наша милая Усманка. Невелика была, но ямиста, и глубокие ямы ее кишели рыбой. Особенно язи и сомы водились во множестве. Мама, утром в стадо корову проводив, скажет, бывало, отцу: - Что-то рыбки захотелось... Достал бы к обеду-то. И тот с радостью шел на Кузьмину яму и доставал двух-трех хороших красноперых язей. При этом снасть его была самая простецкая: пара ореховых хворостин и самодельные, из конского волоса, лески. Кузьмина же яма было место таинственное, окруженное мрачными преданиями об утопленниках и водяной нечисти. Тут никто никогда не купался и с бреднями не лазили: черно, глубоко бучило, бог весть что там, в его темном зеленоватом нутре, а ну как и взаправду... В безлесной Воронежской губернии Углянец счастливо пребывал селом подлинно лесным, и жители его испокон веку помимо землепашества еще и лесом кормились. Об угольном промысле уже говорено, но кроме него еще и другие существовали: грибной, ягодный и, пожалуй, самый первый - воровской. Нет, избавь бог, конечно, не конокрадство, не по амбарному делу и не по клетям с бабьими укладками, - другое было: воровали лес. У воды ходить да чтоб ноги а ночи осенней порой долгие да темные, - то как же не поддаться соблазну? Редко у какого двора в нашем селе не громоздились кладки длинных, отборных строевых хлыстов - дуба, сосны, вяза, а то и болотной ольхи с розовой, как человечье тело, древесиной. Лес продавался на юго-восточную сторону, степнякам, в безлесные села - Катуховку, Ветневку, Хаву. Там жили хлебопашцы природные, коренные, крепчайшие мужики - бородаты, степенны; сапоги жирно мазаны дегтем, шубы овчинные нежно-золотисты, а не то кипенно-белы, пахучи. Едет такой в розвальнях, сена полкопны под ним, сам древним идолом сидит каменным; сытый, могучий битюг рвется из ременных вожжей - все в рысь, все в скок... Такие-то степные мужики и были главными покупателями углянского леса. Ну, это все, конечно, происходило в то старинное время, когда еще железную дорогу не проложили из Москвы на город Ростов. С железной дорогой все изменилось, Углянские наши помаленьку чуть ли не из каждого двора в мастеровщину подались, на чугунку, как тогда говаривали, и лесом уже мало занимались. Но занимались все-таки, и степняки нет-нет да и наведывались в Углянец еще и на моей памяти - в розовых овчинных тулупах, на огнедышащих своих зверовидных лошадях... Ох, эти лошади! Теперь уж не пойму - видение ли, сон ли, сказка ли, чудесно, непостижимо переливающаяся в быль, - с незапамятных пор живущее во мне воспоминанье о грозно всхрапывающем вороном жеребце и обо мне, пятилетнем мальчонке, сидящем на этом звере, вцепившемся в его косматую гриву... И |
|
|