"Владимир Кораблинов. Азорские острова" - читать интересную книгу автора

- Посвети-ка, отец, - сказала да - в сени, да шустро так по лесенке -
на потолок, одна-одинешенька. Старик внизу остался светить, со свечкой-то...
- И хоть, бог с ним, ужас какой геройский был мужчина, пудов на восемь,
покойник, да нравной такой, царство ему небесное, - чуть что - маменьку за
косы, а тут, словно в лихоманке, дрожмя дрожит: ведь бо'знать что на
чердаку, как там старушка-то... И что б вы думали, деточки: унялось там враз
и тихо сделалось, и бабушка наша, крохотка, вниз спустилась. Тут все к ней:
ну что? ну что? "А ничего, говорит, покрестила его да палочкой постегала
маленько, он и покорился.. "

Старик Потапыч, зевая, крестя рот, вдвинется в комнату, что твой
медведь - так велик, так косолап! - прислонится к дверному косяку, сопит,
прислушивается, да вдруг:
- Энто что, - прорычит, - не то было, не то нет... А я тады сплю, слышу
во снях, быдто сыч гукнул. Знак, значит, подавали... После того разговор меж
них пошел: "Ну-к вылезет дед-то?" Это один, сиповатый такой. А другой: "Ты
его, дискать, научает, ломиком-та по черепушке!" Меня, значит. Ну, бог
милослив, не допустил. Подперли, ироды... Ох, и натерпелся жа!
- Чего ж не кричал-то? - бабушка строго губы поджала, недоверчиво. -
Тревогу б сделал.
- И-и, Ляксандра Васильна, лапушка! - Потапыч смущен, могучим загорбком
чешется о косяк. - Ай кому жись не мила?
Старая, темная история о том, как в запрошлом году увели лошадей.
- Дверь своротишь, ведьмедь! - притворно ворчит Марья Семеновна. - Ишь,
расчесался...
Ей, видно, жалко сконфуженного Потапыча, она норовит перебить разговор
на другое, шутейное: как ночным делом в лесу, напугавшись, две бабенки
всю-то ноченьку по-собачьи на волка пробрехали.
- Да самого до свету ведь! А как развиднялось, глядят - пенек!
Все смеются долго, до слез. Охают, машут руками, взвизгивают.
- Пенек! - заливается бабушка. - Пе-не-ок!
- Эка! - презрительно бурчит Потапыч.
И дальше течет длинный вечер.
Иной раз отец вслух читал. Одно такое чтение очень ярко помню. Зеленая
книжка новенькая, она еще не разрезана. На обертке - березки, как кружева.
Путники - некий Стуколов с товарищами - заночевали в зимнем лесу, жгли
костры. Поляну окружили волки, и люди отбивались от них: выхватывая из
костра горящие лапы, кидали ими в волков. Я обмирал от страха: волки - это
само собой, это страшно, разумеется. Но горящие лапы...
Чьи это лапы? Зачем их жгли? Лапа понималась в одном-единственном
смысле: нога зверя.
Потом, когда подрос и добрался до отцовского книжного шкафа, увидел,
узнал зеленые книжки с березками: это был роман Мельникова-Печерского "В
лесах", приложение к "Ниве" за тысячу девятьсот девятый год.
И враз вспомнил: вечер, лампа под зеленым абажуром, за окнами ветер,
вьюшка постукивает в печи...
И почему-то фамилия Стуколов такой жуткой показалась.
Поля, поля огромны, бесконечны. И лес наш, возле которого прилепился
Углянец, кажется, как в сказке, дремуч, а может, и заколдован. Слышу от
отца: лешие, ведьмы, вся так называемая нечистая сила - ложь, выдумки,