"Владимир Кораблинов. Азорские острова" - читать интересную книгу автора

дружбе с Иваном Савичем Никитиным), - это уже восторги литературные. Это уже
начало жизни, осложненной сомнениями, тревогами, предчувствиями. Это уже
волшебный клубочек покатился, позвал за собой. И это та самая таинственная
пора бытия человеческого, когда преступаем мы неуловимую черту, за которой
безвозвратно остается похожий на милую раскрашенную картинку мир детства и
начинается нечто иное, где исподволь, помаленьку приучая нас, показываются
во сто раз уменьшенные, но удивительно точные модели печалей, разочарований
и мимолетных восторгов ожидающего нас взрослого существования.
Тут и отчаяние от бессилия создать что-то свое (пусть это безделица,
кораблик из сосновой коры или две строчки стиха), и горечь обиды, ничем не
заслуженной (верзила-семинарист каждый день при встрече выдает мне, как
говорят, пенделя, и я, толстый, неповоротливый, в гимназической ватной
шинели, кубарем позорно качусь по крутому спуску Мало-Чернавской улицы), в
сладкое обмирание при взгляде на Маргариту Зайцеву, гимназистку пятого
класса.
А я всего лишь был приготовишкой, то есть учеником приготовительного
класса воронежской второй гимназии. Сознание собственного ничтожества
причиняло боль.
Однако это все в будущем. Пока же вселенная делилась на две части: село
Углянец и город Воронеж.

В Углянце - папа, мама, сестра Леля и бабушка Александра Васильевна.
Старшего брата не считаю - он где-то далеко, в городе Харькове. Он студент
медицинского факультета.
Мы жили тихонько, с нами ничего не случалось. Вечерами отец переписывал
ноты для церковного хора, на его столе приятно зеленел абажур большой
керосиновой лампы. Мама всегда что-нибудь шила или штопала; Лелька шепталась
с куклой, баюкая, укладывала ее спать.
А мы с бабушкой резались в "пьяницу" - азы картежной игры, где все до
того просто, что и пятилетнему под силу. Но ведь - карты, азарт,
смехотворное, но все же подобие настоящей страсти - с воплями, иной раз со
слезами и ссорой. Старушка играла с увлечением, мы с ней неистовствовали на
равных.
А не то рассказывать примутся. Тут бабушка была великой мастерицей, - и
все про страшное, про разбойников, про мертвецов, про нечистую силу. Как,
например, дедушка Авсенев купил водяную мельницу, польстился на дешевизну,
да и не рад был потом: всякую ночь на чердаке, над жилой горницей - топот,
шум, скок, потолок ходуном ходит, сквозь щели в досках земля сыплется
сверху... И что ни делали, как ни стращали нечисть, - молебствовали, святой
водицей кропили - все пустое: скачут, проклятые!
Вот тут-то и приводилась удивительная история о том, как наша
полубабушка бесстрашно вступила о борьбу с нечистой силой и всем показала,
что не телесной крепостью славен человек, а силой духа. Как только
прослышала, что на авсеневской мельнице творится, так сразу вечерком и
отправилась туда. В соседних ведь селах жили, из села в село всякая новость
враз достигает, а тут такое...
Нуте, пришла крохотка, помолилась на образа, бадиком своим грушевым на
потолок указала: как там, дескать, не началось ли?
- Да нет, - говорят, - вот сидим, ожидаем, трясемся... ох, господи!
А только лишь топотня пошла, она - старику Авсеневу: